Он был ребёнком от второго брака своего отца и, может быть, из–за этого эмоционально стал более привязан к матери, к её ласковым песням и рассказам, хотя отца уважал и вспоминал всегда с глубочайшей благодарностью….

В очаровательных, неповторимо изящных, простых по стилю и манере повествования “ Воспоминаниях”, написанных им позже, в 1900-х годах, когда он уже стал признанным мастером слова, Фредерик Мистраль сам рассказывает о своём детстве, наполненном простыми радостями деревенской жизни. Дом был двухэтажным, внизу находилась большая комната – столовая, где по вечерам собирались вместе хозяева и работники фермы и за ужином обсуждали все хозяйственные заботы… Только эта общая столовая – кухня согревалась теплом большого очага. Остальные комнаты дома не отапливались, и осенью и зимой в них царил ледяной холод. ( По понятиям Франции, конечно!) Мистраль вспоминал, что часто не мог писать письма своему другу и учителю Жозефу Руманилю, потому что в чернильнице перемерзали чернила, а пальцы застывали и с трудом сгибались!

Странно, но как сильно иногда воспоминания детства властвуют над Душами людей и их подсознанием!

Через много лет, став знаменитым и достаточно обеспеченным, Мистраль выстроил себе новый дом, как раз напротив старого, и жил там тридцать восемь лет… в не отапливаемой комнате второго этажа, обращённой окнами на север! Лишь в библиотеке был у него маленький, постоянно дымивший камин…

Всех праздников, народных обычаев Прованса (в которых, подчас, мирно уживалось христианство и древние языческие обряды) перечислить невозможно! Ими пропитаны все произведения Мистраля, с их помощью формировался его характер, его образный поэтический мир.

Учиться восьмилетнего Фредерика отправили сначала в местную сельскую школу, затем в королевский коллеж в Авиньоне, из которого мальчик решил убежать… в монастырь.

Он осуществил своё намеренье, но по мере того, как приближался к Вальбонну, где находилась монастырская обитель, его одолевала тоска по родным местам. “Я повернул на дорогу, ведущую в Майен, чтобы ещё раз обнять родителей прежде, чем я покину мирскую суету… - писал Мистраль в “Воспоминаниях”,- На вопрос удивлённой матери: “Почему ты ушёл из пансионата до наступления каникул,?” - я, плача, ответил, - Я очень скучал и не хочу возвращаться к этому толстому господину Милле, у которого ничем не кормят, кроме морковки! - На следующее утро наш пастух Руке отвёз меня в мою ненавистную тюрьму, но мне твёрдо обещали, что сейчас же после каникул меня освободят”.

Если исходить из того, что в жизни поэтов не бывает случайностей, то и этот побег и возвращение, конечно, не были таковыми… Вскоре в Авиньонский коллеж пришёл работать новый учитель, молодой человек “с красивой чёрной бородой, родом из Сен - Реми. Майен и Сен – Реми находятся рядом, и поскольку его родители, как и мои, были земледельцы, мы вскоре подружились. Я только не знал, что этот уроженец Сен - Реми увлекался, как и я, провансальской поэзией”.

Однажды в церкви во время вечерней службы молодой учитель заметил как Фредерик что-то тихонько записал в своём молитвеннике, и, заглянув через его плечо, обнаружил, что это стихотворный перевод исполнявшегося церковного псалма на язык Прованса. После вечерни, во время прогулки по древним улицам Авиньона учитель вернулся к разговору о поэзии и расспрашивал ученика, давно ли тот пишет стихи по–провансальски. Они увлеклись беседой и вскоре учитель уже читал мальчику строки одной из своих провансальских баллад. Учитель, Жозеф Руманиль, был на двенадцать лет старше, но в этот вечер между ними возникла дружба, продолжавшаяся до самой смерти Руманиля и ставшая судьбой провансальской литературы.

“Со времён Людовика XIV, - писал Мистраль, – привычные традиции правописания на нашем языке были утеряны. Южные поэты, то ли от беспечности, то ли от невежества, приняли французскую орфографию.

И эта система, созданная не для нашего прекрасного языка, вконец его испортила. Каждый, кто писал на нём, прибавлял свои орфографические фантазии”.

Здесь надобно пояснить, что Провансу от прошлых веков (XII–XV) самостоятельности и процветания досталась не только гордость и чувство собственного достоинства, неписанные “юридические “ кодексы чести”, по которым разрешались спорные вопросы, но и сомобытная и яркая культура и язык. Искусство провансальских трубадуров–труверов развивалось при дворах могущественных феодалов, устраивающих турниры-состязания в своих владениях, и, отрываясь от слишком суровых условий действительности средневековья (крестовые походы, междоусобицы, бесконечные болезни и голод, насильственное насаждение христианства!), создавало некий идеальный мир, порою слишком условный…

Поэзия труверов впервые в Европе выразила чувства человека, как земного существа, умеющего любить и страдать, наслаждаться простыми радостями бытия: распустившимся цветком, каплями дождя, звёздным небом, трелями птиц, светом луны, шелестом платья любимой женщины. Она культивировала образ, идеал прекрасной дамы и рыцаря, “переселяя людей в дивную соловьиную страну, смягчая грубые нравы и ведя к возвышенным чувствам” (Г. Гейне).

Параллельно поэзии в Провансе развивалась архитектура и скульптура, живопись и музыка. Но после нашествия альбигойцев, их кровавых стычек с католиками на почве вероисповедания, а вслед за тем и “расцвета” католической инквизиции, “провансальскому ренессансу” пришёл конец.

Слабый всплеск его ещё наблюдался в XIV веке, когда Авиньон стал столицей папских владений и в городе поселился великий Франческо Петрарка, но это был лишь слабый отблеск яркого когда-то света, затихающий рокот ослабевшей волны.

В 1466 году Прованс был присоединен к Французскому королевству. Официальным языком стал французский. Французским стал и язык литературы. Провансальцы всеми силами старались сохранить свою самобытность, но удавалось им это тяжело, хотя в каждом столетии всё равно продолжали появляться писатели, творившие на языке Прованса.

К моменту становления Фредерика Мистраля, как поэта и писателя, положение было особенно тяжёлым. Начиная с 1854 года, появилась тенденция к искоренению областных языков, а в 1864 году инспекторы университетов Прованса получили предписание от министра просвещения принять строгие меры к полному искоренению “языка простолюдинов”.

Если ученики школ, университетов и других учебных заведений говорили по – провансальски, они могли подвергнуться наказанию.

Так что “Общество Фелибров”, учреждённое на дружеском банкете 21 мая 1854, в Шато - де - Фонсегюнь, где собрались семь молодых поэтов - Жан Брюно, Поль Гиера, Ансельм Матье( друг и соученик Мистраля по коллежу), Теодор Обанель, Жозеф Руманиль, Альфонс Таван и Фредерик Мистраль, пришлось как раз вовремя и кстати.

Жозеф Руманиль до этого уже выпускал журнал “Провансальцы”, где публиковал произведения молодых авторов на “опальном языке”. Там же он опубликовал и свои стихи, и сборник рассказов, конечно, на провансальском.

Название “фелибры” предложил Ф. Мистраль. Оно на разных языках романской группы имеет семь толкований: “друг прекрасного, питомец муз, бард, поэт” И даже: “доктор права, законовед”. Друзья решили быть “фелибрами закона” Закона, разумеется, лингвистического.

Фредерик Мистраль на этом собрании со всем пылом юности поклялся, что если бы понадобилось двадцать лет жизни на то, чтобы доказать, “что наш язык - это именно язык, и установить правила, которым он подчиняется”, он сделает это и не отступится от своего слова! Смешно сказать, - писал позднее Мистраль, - но именно отсюда, от этого решения, принятого в праздничный день выпуска из коллежа, в день поэзии, опьянения мечтой, возникла эта огромная, всепоглощающая задача – создания “Сокровищницы фелибров”, словаря провансальского языка, в работе, над которым растаяли двадцать лет жизни!” И он создал этот словарь, закончив работу над ним в 1878 году.

Содержание словаря включало в себя около 14 пунктов. В нём были собраны “все слова бытующие на юге Франции, их французский перевод, употребление в собственном и переносном смысле, различные лексические формы, парадигмы глаголов, исторические, биографические, библиографические сведения, а также толкование нравов и обычаев, народных традиций и верований. “ Выдающиеся заслуги Фредерика Мистраля как учёного – лингвиста и филолога были общепризнаны.

В 1890 году Институт изящной литературы и надписей присудил Мистралю Премию, которую он употребил на создание провансальского литературного журнала “Айоли”, выходившего в течении двадцати лет.

Но ещё до того, как он стал выдающимся лингвистом и филологом, ему суждено было стать знаменитым поэтом, любовью и гордостью Прованса. Услышанные в детстве сказки и легенды, песни о черноволосой красавице Мирэй, вся жизнь Прованса, каждодневный труд виноградарей и землепашцев, погонщиков скота, пастухов и табунщиков знаменитого Камарга,* все поверья и предания края, христианские и языческие, были собраны в этой прекрасной поэме, похожей на печальную трагедию Шекспира “Ромео и Джульетта”, только в провансальском варианте.

Поэма была написана естественным, местами, и разговорным языком, чаровала слух точностью и мелодичностью рифм. Не случайно многие её строки стали песнями. Она производила на всех, кто слышал, читал и понимал её, огромное впечатление!

Фредерик Мистраль мгновенно стал кумиром Прованса, а в 1856 году, после того, как с рукописью поэмы познакомился знаменитый французский писатель и поэт, этнограф и фольклорист Адольф Дюма ( тоже родом из Прованса) - и всей Франции!

В 1859 году, окончательно обработанная и переведённая на французский язык самим автором, (подстрочный перевод ритмической прозой) поэма вышла в свет…
Один из классиков французской поэзии, корифей романтизма, стареющий Ламартин восторженно приветствовал творение Мистраля, написав ему, что он создал шедевр, обретённый в “счастливой простоте и гармонии”.

Что же такое поэма Фредерика Мистраля “ Мирэй”?

Это печальная и трогательная история о двух юных влюблённых, не сумевших защитить и спасти любовь от жестокости и несправедливости, но сохранивших верность и преданность друг другу до самого конца. Девушка, принесшая раненного возлюбленного в пещеру мрачной колдуньи Тавен, слезы Мирэй, отправившейся вымаливать защиту для своего чувства у Святых Марий, жестокая картина драки двух соперников на фоне изумительно написанных картин природы, старинные песни Прованса, веселая фарандола** в отблесках вечернего костра, воспоминания ветеранов наполеоновских войн о “корсиканском мальчишке”, просветы солнечных лучей в листве шелковицы, неувядаемая прелесть евангельских преданий – всё собрано в этом маленьком поэтическом шедевре… Это невозможно пересказать, как и любые поэтические строки. Нужно просто читать.

Фредерик Мистраль, почётный председатель Парижского общества фелибров, лингвист, лауреат Нобелевской премии (1904 года) автор прекрасных поэм “Календаль” (1867), “Нерто,” “Поэма Роны”, (1870 – 1880) “ Королева Жанна” (1890), а также мемуаров и очерков( вышедших в полном объёме только в 1906 году!) остался в народной памяти, как создатель поэмы “Мирэй”, строчки из которой запоминались на лету и цитировались повсюду!

Пока Французская Академия спорила достоин ли Мистраль принятия в её члены, ведь он пишет на “простонародном языке”, поэт тратил свои гонорары и премии на создание Арлатена – музея истории Прованса. Для устройства Мистраль избрал старинный замок Лаваль – Кастелланов в Арле. Музей провансальской этнографии и фольклора, живая иллюстрация ко многим поэтическим произведениям Мистраля, но, прежде всего к “Мирэй”, был открыт в 1909 году, вместе с памятником Великому Провансальцу.

При открытии монумента двадцатитысячная толпа стала просить, чтобы присутствующий здесь же Поэт, что-нибудь сказал. И тогда этот высокий, красивый старик, с развевающимися по ветру седыми волосами вместо речи стал декламировать первые строки “Мирэй”:

Когда голос его пресёкся от волнения, все присутствующие опустилась на колени…

Фредерик Мистраль умер 25 марта 1914 года. Его похоронили Майене, где он родился и прожил почти всю жизнь. Надгробие представляет собой точною копию мавзолея королевы Жанны в Ле – Бо, любимого Мистралем архитектурного шедевра XV века. На доме, в котором он прожил последние свои тридцать лет, можно увидеть мемориальную доску со словами: “Мы говорим – Мистраль, как говорим – Гомер”. ( Луи Лекардоннель).

Пожалуй, ничего к сказанному больше не добавишь…