Сергей Чертков
— православный христианин, поэт, любитель слов и мудрости.
РАДОВАТЬ!
Слабое снадобье…
Надо бы радовать!
Яркою радугой,
сахарной патокой,
Ягодной сладостью
бархатной мякоти,
Сочивом благости
вестника Царского,
Честью причастия
вечного таинства,
Ясными красками,
чистыми сказками,
Ладом и правдою,
плавной балладою,
Славя дарящего
тихое счастие
Солнечной чашею,
полной акафистов,
Ласковым праздником,
музыкой разума,
Вальсом фисташковым,
настежь распахнутым
Сердцем и Словом —
вольной Любовью!
Я — текст… Я должен говорить!
Любовно созданный и наречённый,
Ещё не сказанный и не прочтённый
Желанным образом. Горит
Огонь духовный языка,
Зовёт явиться, правит и связует
Отрывистую бурю звуковую,
Что так капризно извлекла
Таинственная жажда из
Напрягшейся гортани. Хаос гласных,
Перемежаясь хрипами, метался
Меж вольных птиц и падал вниз
В греховные урочища
Страстей, свои пределы познавая.
Куда сложнее было со словами…
Я их корёжил, сёк, пищал,
Глотал куски, тянул концы,
По-свойски выворачивая корни;
Уже и сам не понимая толком,
О чём пытается язык
Поведать. Дико одинок,
Упрямо злясь, визжал, склонял причастье.
От неспособности держать во власти
Отчаялся. Никак не мог
Постигнуть…
И года прошли —
Угрюмые, сутулые, немые —
Пока я чудом осознал впервые
Христа — и шифр предстал как шрифт!
И заблистал роскошный лист;
Мелодии далёкой всполох разом
Пронзил удушливую дрянь слезами;
Я замер и шептал: «Прости!..»
Смотри и радуйся — я начал говорить…
ГУСЛИ НЕБА
Гусли неба на еловых лапах
Раскидали чудно бисер нот.
Тронешь чуть — и серебристых капель
Перебор былинный упадет.
Звонкий, плавный пеленает душу
И, витая, светится во мхах.
Голос хвойный запевает — слушай
Вольный сказ о праведных местах.
Где полны поля насущным златом,
Тяжелы, как баба на сносях;
Где, собрав дары, не судят братья,
Кто милее в Царственных очах.
Где младенцы тихи и послушны,
Мудры и степенны старики;
Богу и семье супруги служат,
А потом уже властям мирским.
Где веселие под куполами,
Точно как за праздничным столом.
А в лампадке теплится ночами
То же пламя, что в печурке днем.
На Соборе чинно, благородно
Правит и артельно трудится народ;
В храме, дома и на хороводе
Сам слагает песни и поет.
Далеко ли близко та сторонка —
Каждый знает только про себя.
Льётся с неба голосочек звонкий,
ВЬЮНОК
Во мне опять неслышно вянет
Вьюнок нездешнего огня,
И перегною подсознанья
Корней живящих не принять.
Не удержать семян молитвы
Ленивой магией врага:
Чем больше бельма сном залиты,
Тем суше почва языка.
На ней ростку не воплотиться,
И грустно бабочка летит
Над голой глянцевой землицей,
Лишённой пышущей пыльцы.
Хранить ранимый голос Бога,
Согласьем удобряя нрав —
Какая тяжесть — в диалоге
Склонять парение пера!
Стихает жар томящей силы
Безвольным страхом поражён.
И невозможность прах покрыла
Разочарованностью в нём.
* * *
А может, зря? и не остановить
Пером и скрипкой ненависть людскую?
Опять художник выбирает кисть,
А в ножнах месть отчаянно тоскует…
И сколько ни взывает, ни твердит
Блаженный голос истину простую,
Родник прощенья намертво забыт —
От жажды зверствуем, а не взыскуем.
Зачем поём, когда идёт война?
Чтобы добавить доблести солдату?
Чтоб убивал спокойно и не знал
Себя в душе хоть сколько виноватым;
А после мог расслабиться чуток,
И чтобы кровь на сердце не давила
Своих, чужих, случайных… Нам-то что?
Лишь бы искусство радость приносило!..
Кому? какую??.. Жертве? палачу?
Да разве от беды оно спасало?
Резню предотвратило? По плечу ль
Ноябрь 2009
СМЕРТЬ
Кто смерти не видал, о ней судить не может,
Да и средь видевших не каждому дано
Проникнуть через занавес ползущей дрожи,
В глухой стене узреть слепящее окно.
Момент неуловим ни разумом, ни чувством,
Теченье плавно и поток неудержим.
Не точка в умирании, а устье русла
И то, что на просторе происходит с ним.
Смерть — это состояние без изменений,
Томительная длительность без тени сна.
Всё те же страсти жгут и то же вожделенье,
А тела нет… Тем и страшна она!
Рассудок, память, воля, вроде бы, на месте;
Свобода полная, да нечем управлять.
Пока вся личность в Боге целиком воскреснет,
Привычки прежние насквозь нутро спалят.
А дальше — с тела и души сорвут личину.
И жаль, но не для всех готовится венец.
Две смерти чётко друг от друга отличимы
Надеждою, что в первой всё же есть конец.
Осень 2001
ДРЕВО
Зерно умрёт, упорно набирая
Из праха прошлого парящий ход,
Корнями слов натруженно питая
Благое древо. Соками стихов
Струятся смолы суффиксов, приставок,
Пронизывая буквенную ткань,
Сливая части речи достославно
В могучий и величественный стан.
Глагольный ствол, кора местоимений,
Ветвистых прилагательных канва,
Наречий почки, междометий тени,
Шумящих существительных листва,
Соцветия причастий источают
Манящее поэтов волшебство.
Они летят на лепестки звучаний
И опыляют плод, не ведая того.
Пигменты интонаций выделяют
Особый восприятия окрас,
От каждой клетки индивидуально
Слагая зримый образ — личный глас.
Улавливая эйдосов лучистых
Энергию и поглощая грязь,
Гармонии творится логосинтез,
Являя органическую связь
Основы бытия и всех форм жизни,
В ней находящих сокровенный смысл.
Со-знанием венчается глубинный
Закон и милости пречистой высь.
Свободный Дух дыханию доступен,
Когда дождём нисходит благодать,
Ликует всякой твари совокупность,
Имён сорастворённых полнота!
* * *
Ал. Кубрику
Что скрыто в сердце у зерна?
Какая властная волна
Пронзительно, упрямо,
Толкая, разрывает нас;
Какою мощью грудь полна;
Чем умиротворится рана?
Обычным водопадом слов?
А повод — трели соловьёв,
Цветочек, распустивший рыльца…
Отсюда нежный зов полов,
Любовных споров ремесло
И вечные самоубийцы.
Духовный скрежет режет слух —
Бунтарь в трагическом пылу
Кромсает всё, что видит.
Орудьем мести выбрав плуг,
А удобрением золу
Из урожая прежних житниц.
Жонглер эстетствующих форм,
Конгениальный бутафор
Плетёт свои картины.
В ничто вперяя мутный взор,
Мечтает колоссальный сбор
Вместить в иллюзий паутину.
Пространно-величавый сказ —
Бредущий караван в песках —
Размеренно спокоен.
Уснули стрелки на часах,
Сюжета тянется тоска,
Но жатвы не находит.
Духовным хлебом возрасти,
Явить идею во плоти
И замысел предвечный;
Пред-ставить то, что должно быть —
Рецепт простой, но как вместить
Дары пречистой речи?
2000—2001
ПОУЧЕНИЯ
Звали меня безумного
К милости люди кроткие:
— Бросил бы свою шумную
Дерзкую злую проповедь.
Толку то что, прикидывай:
Только все нервы вымотал.
Видано ль дело дивное —
Правдой крыть, как дубиною.
Надо быть снисходительней,
С жалостью и по-доброму.
Эдак куда пользительней
И не в пример удобнее.
Ты обличать намерился?
Будь поскромнее, миленький!
И не таким не верили,
И не с такою силою…
Не объяснить заблудшему
Радости покаяния,
Только Любовью Сущею
Лечится в душу раненый.
— Что ж мне? молчать, как цуцику,
Глядя на мир с обочины,
Как там снуют, беснуются
Разумом скособочены?
— Ты помоги, но ласково,
И похвалить не брезгуя.
Мазаны все одной гадостью.
Ты же и первый, верно ведь?
И никакой особою
Властью не отличаешься,
Чтобы к столбу позорному
Щит прибивать отчаянно.
Нужен твой глас бичующий,
Как в нужнике знамение.
Ладно бы пел получше, ведь
Так — недоразумение.
Чтобы во всю юродствовать,
Правдой разя суровою,
Надо себя по косточкам
С грязью смешать попробовать.
Ум свой засунь за пазуху —
Нечего даром чваниться.
Прежде спряжений азбуку
Дай, если шибко грамотен.
— Значит, ума не терпите?
Вам бы жука навозного,
Чтоб ничего не требовал,
Рядышком мирно ползая!
— Будешь грешки указывать —
Возненавидят до смерти.
Экая несуразица —
Людям вещать о совести!
— Пусть я вражиной сделаюсь,
Лишь бы хоть кто опомнился.
А на том свете сведуют!
— Жалко тебя, да что уж там…
Ноябрь
2001
<>#bn { DISPLAY: block } #bt { DISPLAY: block }