Он знал про жизнь, а я в нее играла,
Играла в прятки, фанты и лапту,
И мяч луны, теряя высоту,
Вдруг выплывал из зелени канала.

Я знала все движенья; против, за,
Бросок - рука как заслоняет зренье.
И город мой летел косою тенью,
Хлестая встречных в мертвые глаза.

Из фонаря на землю тек ручей -
Не свет, но декорации для драмы.
Он знал про жизнь, я знала только храмы
И ангела на каменном плече,

И тех, кто эту землю приручил,
Лепил из глины не глаза, но зренье.
Он знал про жизнь, я знала лишь рожденье
И на востоке синие лучи.

Когда слепая горечь узнаванья
Заглянет в полустертые глаза,
И за окном фонарная слеза
Легко изменит улиц очертанья,

И догорит оплывшая свеча
Такой последней бедной желтизною,
Я вспомню, что случилось не со мною,
Как боль и вдохновенье и печаль.

Я вспомню, что случилось не со мною.
И сквозь ладони прорастет трава,
И упадут случайные слова,
Что так легки и дорого так стоят.

Спадут с вечерних стекол миражи,
Что рисовала я в фонарном круге,
И я в твоих глазах, в своем испуге,
Увижу всех, кто выжил и кто жил.

И в глубине тетрадного листа
Слова легко качнутся и растают.
Но снова чей-то голос окликает
Меня туда, где улица пуста.

И мне уже не повернуть назад,
Не выверить меж нами расстоянье…
Когда слепая горечь узнаванья
Заглянет в полустертые глаза.

Первый снег у рук - колыбелью,
Только нас не найдет он, знаю.
Мы уйдем на другую землю,
Ту, что с краю…

Подвенечным простым нарядом
Будет мир площадей опутан.
Только нас не найдет он рядом,
Между кукол…

И ложится у губ и стынет
День непознанный, день вчерашний.
Кто ушедшим вслед камень кинет,
Дело ваше…

Проводи нас до поворота,
Снег, летящий в чужую небыль.
Мы уходим, но снова кто-то
Будет небом…

Последний шаг за гранью мирозданья,
Последние слова за гранью дня.
Здесь все твое, но эти сны и зданья
Ты скроешь от людей и от меня.

Здесь все твое, беспечное, ночное,
Все - золото, что брошено на чай.
Здесь все твое, оно всегда со мною,
Но нет в ладони у меня ключа.

Зачем тот ключ? Ведь каждый шаг опасен,
Любая жизнь на лезвии ножа.
И город, что был днем так чист и ясен,
Теперь в прищуре глаз твоих зажат.

Свет фонарей, он стал почти тобою,
Твоя душа - лишь контуры листвы.
Ты входишь в ночь, так ходят к водопою
По тайным тропам бронзовые львы.

Ты входишь в ночь, так входят в неизбежность,
Так входят в одиночество и суть,
Так женщины свою качают нежность
И крест любви невидимый несут,

Так первые подснежники весною
Встречают солнце в мертвенной траве.
Так ты очнешься утром не со мною
В одной из мною созданных новелл.

И будет мир ночной в твоих ресницах
Плыть, плавиться, как черная свеча.
А я сожгу страницу за страницей -
Ведь у меня нет твоего ключа.

Словно желтые листья, фонари облетают на землю.
Я пройду этот город, но я ничего не запомню,
Ничего не пойму, но возьму, что смогу, и приемлю
И оставлю в тиши полустертых и сумрачных комнат.

И оставлю я жизнь там, где книги и дым сигаретный,
И не я, тень моя, письма все - что к тебе - начертает.
А за окнами будут звенеть и качаться от ветра
Может желтые листья, а может фонарные стаи.

И проляжет дорога - от края - до края - до края,
Будет плыть свет ночной по глазам, по мечтам и каналам,
Белый, желтый, зеленый, в кошачьих глазах догорая,
Он очертит весь мир - тот, что я для тебя рисовала.

Начертаю письмо - не письмо, пару-тройку эскизов -
То, что жизнь прожита, но что завтра все снова начнется.
И внезапно очнется у края души и карниза
Может желтая ветка, а может осеннее солнце.

Мой город - нить, сцепление веков,
На камне отраженье облаков,
На камне иероглиф серый - счастье.
Тут трудно жить, тут умирать легко,
Но легче возвращаться.

Когда летит подталый грязный снег,
У фонаря в окне лицо невесты.
Тут слово "да", как слово "нет",
И время утра, как начало бед,
Нам не известно.

Тут каждое лицо в толпе знакомо,
Но лучший друг покажется чужим,
Когда выходишь ты из дома,
По улице идешь, как по перрону,
А поезд твой уходит на Верону,
И кажется, что ты еще не жил.

Тут каждый вечер неизменно
Мир умирает постепенно
И возрождается из глубины ветвей.
И переулки, синие, как вены,
Так ждут тупые иглы фонарей.

Вместо счастья мне выпал в долю
Этот город, навек блокадный,
Что белесой фонарной молью
Вечерами изъеден жадно,

Нарисованный, акварельный,
Вечный пасынок и бездельник.
В каждом дне, как простуда в теле,
Ощущается понедельник.

Темно-синих дорог одежды,
Просыхая, седыми станут,
Позабудутся все надежды,
Корабли у причала встанут,

Где над берегом ледоходным
Пахнет ветер бензином, волей,
Где мой город, навек свободный,
Прирученный тоской и болью.

Что же, мы пополам разделим
Этот скудный паек витринный,
Эти месяцы и недели,
Что реальны наполовину.

Мы построим белые храмы
Для молитвы и для причастья,
Мы откроем иные страны...
Вместо счастья.

Уходя в закат, оглянись -
Все написано на листе.
Шаг с карниза и сам карниз -
Лишь одна из возможных тем.

Уходя в свой далекий миг,
Превращаясь в одну из птиц,
Помни, что журавлиный крик
Был рожден у твоих ресниц,

Был придуман тобою, спет
Перед тем, как осуществить.
Улетая в закатный свет,
Не забудь - за тобою нить.

Не забудь - за тобою мы.
Мы все в том же стоим окне.
От своей мы родились тьмы,
Но взлетим по твоей весне.

Будет так же закат гореть,
Словно свет у чужих дверей.
И раскинут под нами сеть
Пятна уличных фонарей.

И снова вечные вопросы,
И снова вечные ответы,
И так обыденно и просто
День выкурен, как сигарета.

И перелистаны тетради,
И перечитаны заборы,
И так бездарно мной украден,
Прощен и выпит этот город.

И ничего мне не исправить,
И ни на что мне не ответить.
Лишь будет злиться и лукавить
В пустом окошке зябкий вечер.

А где-то сомкнуты ладони,
И кто-то может быть счастливым.
И в синих банках не джин-тоник,
А небо свежего разлива.