Пока над Бездной ещё висит
Планета на тоненьком волоске
Анна Мамаенко 1982г.р. принадлежит к самому трудному поколению молодёжи, поколению, которые большинство считают потерянным. И вправду – родившиеся в начале пятидесятых, и, даже – в начале семидесятых, имели возможность наблюдать и величие Империи и её крушение. Поколение восьмидесятых выросло на обломках Империи, не имея возможности сравнить, оно не могло оценить то, как наши “афганцы” пытались “выбить” древний и дикий народ из каменного века. Не получилось, появился героиновый Талибан. То, что поколение 80-ых не может сравнить 15 000 русских солдат, погибших за 10 лет Афгана и 30 000 наших погибших ребят за 5 лет Чечни – это не их вина – их беда, а вина наша. Они выросли среди мелких соблазнов, они забыли, что есть Россия. И это – тоже наша вина.
И тем отраднее найти исключение из этого тяжкого правила, то самое исключение, которое, в частности представляет и А. Мамаенко, не суть важно – были ли истинные ценности привнесены в её душу родителями, или она, чутьём настоящего поэта, постигла их сама. Читая стихи молодой кубанской поэтессы Анны Мамаенко удивляешься глубине восприятия жизни, удивляешься искренности, которая и есть основной стержень поэзии, хотя... молодые поэты, если они талантливы, искренни по природе своей.
Вопреки миру, чувствуя боль всех и каждого, вопреки, почти по-цветаески “…С акулами равнин // Отказываюсь плыть// Вниз – по теченью спин…” противопоставив себя, свою личность, своё творчество отупляющей иллюзорности русского варианта “американской мечты”, шестнадцатилетняя девушка написала:
“…Гремит калейдоскоп, зеркальный провокатор,
Из множества картин я вижу лишь одну:
Железною змеёй вагон-рефрижератор
На запасном пути Ростова-на –Дону…”
Но по-другому быть не может. Поэты взрослеют рано. Поэты чувствуют иначе. И, читая стихи, невольно поразишься глубине боли, которую принимает и доносит до нас ее юная, и, вместе с тем, такая усталая душа. Пронизывающая свежесть образов тонка и эстетична - она впивается в разум, делая переживания поэта всеобщими переживаниями:
“…Наш шарик голубой, насаженый на вертел,
Сегодня исчерпал у Вечности кредит,
И пишет на стене, как лозунг: “После смерти”
Гноящейся культёй ребёнок-инвалид.
Здесь тени прошлых войн на гусеницах танков,
Работы мужика, ушедшего в запой.
Охотник, дострели изломанных подранков
Не ведающей чувств желанною рукой!…”
Такое сверхчувствование может дать только полное единение с окружающим миром, нужно перевоплотиться в птицу, нужно, как пишет автор, чтобы корни мира проросли через твою душу.
Только восприятие себя неотъемлемой частью Великого, может дать возможность такого созерцания
- образов, метафор:
“…Слюдяные окна насекомых
Распахнуло ветреное утро,
Осыпает занавес тумана,
Засыпает ночь на дне колодца,
На глазах воды лежат монеты,
На глазах моих творится чудо
-Сквозь меня просвечивают корни,
Сквозь меня лежит моя дорога.
Травяные стрелы в круге солнца…”
Не менее метко звучат строки Анны о вечной и, к сожалению, всегда неравной борьбе человека и природы. Вдохновившись непреходящим шедевром Мэри Шелли, Анна написала своего “Франкенштейна
”:
“…Глаза горят, как факелы в ночи,
Клубами дым пульсирует в реторте,
Последний литр, испытанный в печи,
Струится по иссушенной аорте.
Удачный выход давних неудач.
На удивленье алчущему сброду
Вооружённый знанием палач
Натужно изнасиловал Природу”.
И вправду, на всём протяжении существования техногенной цивилизации, человек, по отношению к природе, выступал только в двух ипостасях: частицы “алчущего сброда” или “вооружённого знанием палача”…
Анна возвращается к истокам, пытаясь найти ответ. Глубинные, древние связи, многовековая история казачества, звенит как камертон в её юной душе:
“Тихим шелестом степь ковыльная
Провожала в дорогу дальнюю.
Шашка острая, бурка пыльная,
Журавлиная песнь печальная…”
И снова – трагедия. Снова войны: “Айва почувствовала цветок //На третьем своём стволе,
- // Так пальцы оторванные солдат // Пытается сжать в кулак…”Снова – разрушенный Храм, где даже “…ладан пожаром смердит великим…” Но спасение есть. Спасение в нас с вами. В умеющих Видеть и Чувствовать…
Ведь, быть может, то, что происходит с нами – не наказание, а Испытание, а Испытание означает только одно – Предназначение…
“…Иона ждал своего кита…
Сохрани, Господи, его готовность!
Китобойная бригада понесла вахту.
Гарпун тетрадь расчертил в линейку
-ни один листок не сказал о главном
-что Иона ждал своего кита…
Всё, что осталось
- кости и ворвань,да небольшое пятно на солнце,
такая крошечная фигурка,
с глазами огромными,
на всё небо,
слепыми,
залитыми верой в чудо…
Сохрани, Господи, его готовность…”
Быть может, кто-то упрекнёт поэтессу в юношеском максимализме и мизантропии… но – мизантропия – высшая форма любви к людям, пропитанная трагичной мечтой, что они станут лучше, как говорил Фридрих Ницше.
“…Дети, познавшие этот путь,
Мой голос пусть вашим станет на миг.
Клянусь, я спокойно не дам уснуть
Миру, что плаху для вас воздвиг!
Бегу я, пока хватает сил,
Свою эстафету держа в руке,
Пока над бездной ещё висит
Планета на тоненьком волоске…”
Это не максимализм – это ответственность перед предками и за предков:
“…Бросьте в спину ушедшему горстку земли
-Ляжет в трещину камня гремучее солнце.
А под камнем коренья и кости сплели
На ушедшем наречии: "Всё обойдётся…"”
Ответственность за потомков, за нас… Это сформировавшаяся гражданская позиция автора, выстраданная духовная зрелость.
Тончайшее ощущение трагедии Мира и надежда на его спасения, при ответственности и понимании, что спасать человечество нужно начинать с себя, – вот квинтессенциальная суть молодой поэтессы. – чувственной, хрупкой, открытой, но не по-женски сильной души…
“…Одних надевают на голое небо,
Другие за клубочком уходят прочь,
А я уткнулась в тебя до востребования,
С дырами звёзд шерстяная ночь.
И внезапно пойму, что зелен твой свитер.
Лебедь
- в крапиве, а я - на суде.Преданные братцы, сестрицу простите,
Убегающую на круги своя
По воде…”