Водитель сразу согласился сбавить цену, но у меня и столько не было, убедив его в этом, я отдал ему последние деньги;больше транспортных расходов не предвидится (и никаких других, стало быть, тоже). Первым делом я прикончил свой батон, затем долго пытался разглядеть красоты русской зимы и тщетно силился понять, что же так самозабвенно воспевали классики русской литературы...

Перед глазами в свете фар мелькали только огромные грязные сугробы, голые деревья и дорожные знаки.

- Вставай! Приехали!

- Юрьевец?

- Что ж ещё.

Проснулся я шустро, протёр глаза кулаками, надел перчатки, размял ноги, окинул взором поле деятельности. Автовокзал был. Ряд крашеных стальных столбов изображал мнимый навес на остановочной площадке. Я оказался ночью на окраине незнакомого одноэтажного городка; во мне снова просыпалось чувство голода, а остатки батона съедены еще в Иваново; я хочу спать; мне холодно; у меня нет денег. Оптимальное решение: поскорее достичь конечной цели; она рядом - большим этот город быть не может, но в такой местности явно недостаточно знания точного адреса. Кроме меня существовал ещё один пассажир. Сейчас он проворно волок по снегу свою тележку с сиротской сумкой, через дорогу в направлении массива жилых зданий. Он был заметно выпивший, но выбирать не стоило: помимо всего прочего, он был единственным живым представителем местной фауны, которого мне удалось обнаружить. Я догнал его и спросил, как найти нужный мне д

- О-о-о... что же ты вместе со всеми на развилке не вышел... - в его словах звучало такое глубокое сожаление, будто мне теперь до конца своих дней не вернуться на указанную развилку.

- Откуда я мог знать, где нужно выходить.

Я зря пытался оправдаться - он продолжал в своём духе: " Надо было выйти на развилке, там все выходят. Не надо было сюда ехать, был бы уже там..."

- Как же мне теперь вернуться на развилку?

- Пойдём со мной. Пойдём.

Я приготовился слушать длинную занудную речь и настраивался вылавливать полезную информацию. Сейчас он дотащит свою поклажу и с чувством выполненного долга расскажет мне, что нужно идти обратно.

...Просто он знал то, что мне нужно. Я молча шёл с ним, усердно замедляя шаг, чтобы не обогнать. Он остановился. Тут недалеко, пойдём. Сейчас придём. - Словно успокаивая ребёнка, неторопливо проговорил он и возобновил движение.

Мы миновали ряд облезших кирпичных зданий дореволюционной постройки и того же возраста последнего ремонта. Сиротливые вывески (без твердых знаков) над дверями выглядели явно не к месту. Аккуратные фанерные щиты, выкрашенные в белый цвет, с не менее аккуратными однотипными синими надписями "Почта", "Автозапчасти" и ещё что-то. Сами означенные учреждения в этом месте казались декоративными, обязательными атрибутами города. Проводник повернул в переулок, хотя это не совсем верное наименование, я не улавливал здесь улиц, просто после группы зданий перед нами возник проход, облепленный жилыми домами. Добравшись до следующего поворота, проводник остановился и объявил:

- Всё. Пришли.

Он оставил свой груз.

- Куда пришли!?

- Не надо тебе возвращаться на развилку, так пройдёшь. Пойдем, я покажу. Мы прошли ещё немного, до плеши среди густо посаженных домов. - Видишь вон те три дома? Раз, два, три крыши в ряд.

Домов и их крыш я видел гораздо больше и так и не понял, по каким признакам я обнаружил именно " Те три дома."

- Сразу за третьим будет поворот направо - повернёшь. Видишь на горе тёмное место? Это лог. Поднимешься по лестнице на самый верх и прямо. Она и есть - гора поэтов. Поперек улицы будут: Лермонтова, потом Тургенева, Короленко - дальше, не сразу, но найдешь, все они там. Я поблагодарил проводника и устремился к указанному дому.

Непривычно и странно ощущать себя в одиночестве посреди ночи на улице чужого города. Чувство нереальности происходящего, словно оказался в другом мире, где всё иначе, и не знаешь, существует ли ещё твой собственный. Дома казались покинутыми. Тёмного цвета мёртвой древесины невысокие избы с маленькими окошками. Кривые улочки снижали видимость, чем усугубляли моё настроение. Свет горел только на колокольне возле церкви, видимо памятник архитектуры, но подсвечен настолько неудачно, что выглядел безобразно, как караульная вышка за колючей проволокой. При своей высоте он угрожающе нависал над городом чудовищными сводами, громоздившимися друг на друге, свет шёл изнутри, как будто находился в заточении. Церковь, располагавшаяся по соседству - тяжеловесный образец архитектуры 14 века - не развеивала мрачных впечатлений. Мёртвая тишина. Я был единственным источником шума - дышал и скрипел снегом под ногами.

Как мне было указано, свернул направо. Теперь я лучше видел гору поэтов и примерно догадывался, где найду лестницу. Слева от меня под горой стояли несколько домов в один ряд, справа откос, поросший кустарником, избы словно были загнаны сюда странными обстоятельствами. Неожиданно я почувствовал под ногами лёд, идти стало скользко. С горы, прямо через двор, по-над домом и поперёк дороги под откос текла вода, отчего образовалась обширная наледь, покрывавшая дорогу и то место, где должен был бы быть огород. Если бы здесь был водопровод или канализация, то это явление можно было бы объяснить...

Я не удосужился, или не решился обратить внимание, живут ли здесь люди, во всяком случае, не должны. Шаткая деревянная лестница, извиваясь, вела через лес... и через ручей, образовавший в крутом склоне глубокую промоину; он старый; течет наверно с вершины... но куда? Под откосом нет водоемов, там город. И, вообще, откуда на равнине горы? Скорей бы дойти.

Сейчас я был очень близок к цели и уже думал, как объяснить предкам солдата ситуацию и собирался обсудить, как отмазать чадо; предвкушал пищу, сон и отсутствие необходимости куда-либо спешить. Несмотря на отсутствие уличного освещения, здесь было светло, так что без труда можно разглядеть номер дома, а при желании и название улицы. Что имел ввиду проводник, когда сказал "прямо", я не понимал, но в каком направлении продолжить путь угадал с первого раза и улицу нашел скоро. А требуемый дом даже быстрее, чем калитку в его заборе.

Внешне дом выглядел прилично, обит доской и крашеный; даже дверной звонок у калитки...

Позвонил. Посмотрел на часы: 4:15 (не ожидал). Или спят или звонок не работает. Позвонил повторно и прислушался, звонок работал. В прихожей раздался шорох... Что я увижу? Я не строил никаких иллюзий! Сейчас придётся говорить кратко, ясно и убедительно, только бы меня не переклинило. Чужой человек среди ночи... я бы не пустил. Через щель в заборе я увидел свет в открытых дверях.

- Кто? - спросил человек, стоя на пороге на широко расставленных ногах, однажды успешно разогнутых в коленях, держась руками за дверной проём. Всем своим видом он источал решимость уверенно стоять на ногах, - он дошёл до двери, открыл её, и в этом только его заслуга!

- Лейтенант П. из части, где служит ваш сын, - я не сразу сообразил, что приписал этому человеку отцовство. Как только он возник, меня, словно током ударило - я увидел морально убитого человека. Я почувствовал, что узнал главное и могу возвращаться, что все мои цели и задачи - мелочь.

- Кто?! - снова поинтересовался человек всё тем же сонным, немного хриплым, но уже более уверенным и громким голосом.

- Лейтенант П. приехал за вашим сыном, он из отпуска не вернулся.

Человек был выпивший, несомненно, это его перманентное состояние... Мне внезапно стало жалко старика до слез, совершенно необъяснимо жалко. Он излучал горе и безнадежность. Я ещё не разглядел его толком и лица не видел... неужели человеку может быть так плохо, что это ощущается при случайной встрече. В принципе, здесь все обречены на прозябание, на нудное примитивное существование. Согласен, они сами делают себе плохо, в частности, пропивают своё счастье, но их судьба во многом предопределена, может быть и генетически. Они плодят себе подобных, воспитывают себе подобных, строят им подобное будущее... и так они веками функционируют ради своих потребностей, радуются и печалятся; варятся в собственном соку и в том, вряд ли их собственная вина, такова их историческая роль; а мы плаваем на поверхности и рассуждаем. Однако они не вызывают сострадания - они самодовольны. В какой-то мере их жаль. Вот в чём единственное отличие старика! Он вызывал именно сострадание.

- Какой сын? У меня сыновей много - заметно живее сказал старик, даже с оттенком гордости.

- Тот, который в армии служит.

- Вовка, что ли? Так он ещё 6-го числа уехал. Да, уехал в часть. Снялся с учёта в военкомате и уехал.

- Но в часть он не прибыл, поэтому я здесь. Мне нужно его разыскать.

- Не знаю, я вот дома сижу. Можно в военкомат сходить.

Когда он успел подойти к калитке?

- Поймите, я же не изверг какой, я здесь, для того чтобы уладить вопрос, уголовное дело не возбуждать, в конце концов. Может, с ним что-то случилось, если он болен, я справку отвезу. Мы могли бы ещё долго так беседовать: ни прогонять, ни впускать меня он, похоже, не собирался. Я уже не думал о еде, отдыхе, о том, что мне необходимо занять денег на обратную дорогу, я просто хотел попасть внутрь - сосредоточенно ломился всем своим существом внутрь.

- В госпитале он. А отсюда еще 6-го уехал, я один.

- Где?

- В госпитале в Иваново. Да, в военном госпитале. Наверно там. Он же туда поехал.

- И как этот госпиталь найти?

- Не знаю, это не здесь, это в Иваново.

- А откуда Вам известно, что он там?

- Так Сашка оттуда приехал.

- Кто такой Сашка?

- Сын мой. Он сказал.

- Так ему, наверное, больше известно?

- Да, наверное.

- Я могу с ним поговорить?

- Его нет, я один. Только приехал, и гулять убежал, он молодой.

- Когда вернется?

- Так утром, видать; как гуляют-то...

Я уже был готов повернуться и уйти (с такими людьми нельзя говорить тонко), но все ещё ломился, надеялся, что до него хоть не на словах дойдёт.

- Тебе, наверное, пойти некуда?

Слава Богу, дождался! Не успел перевести дух, как он выдал:

- А у меня ключа нет. Сашка ушел с ключом.

- Что ж теперь делать? - я уже стоял боком, но продолжал хотеть внутрь.

- Я счас запасной найду. Да, найду. Должен быть запасной. Надо в сарае посмотреть.

Старик подошел к сараю, пытался его открыть. Он уже проснулся и был в порядке, но не то нервничал, не то мучительно решался меня впустить.

- Если Вы действительно хотите меня впустить, эта калитка - не проблема.

- Вышибать будешь? Вышибай! Давай!

- Зачем так некрасиво? - я без труда достал вытянутыми руками до верхнего края, отпустил на той стороне свой

кулёк. И без проблем преодолел барьер. Как хорошо! Главное теперь, чтобы он не жалел о содеянном. Я изобразил скромника и дал ему возможность препроводить меня в дом и умерить мою скромность; последовал его пожеланиям и расслабился. Снял верхнюю одежку, по его рекомендации воспользовался вешалкой, поблагодарил. Моя вежливость, кажется, чуть смущала его, - я упростился.

- Нет, нет, не разувайся, иди так. Не надо снимать, чай не осень. Проходи, присаживайся.

Я сел на табуретку за кухонный стол. Кухня выполняла по совместительству функции прихожей. Квадратная комната нескромных размеров (или выглядит такой из-за минимального присутствия мебели), практически пустая: стол, пара табуреток, холодильник, печка да настенный шкаф. Обои, вряд ли, моложе меня. Цвет потолка весьма далёк от белого. Какой-то умеренный упадок. Старик сел напротив меня. Выглядел он старше 70, среднего телосложения, без проблем с двигательными функциями. С круглым лицом в морщинах, со слегка припухшими веками. Голос у него был неровный, хрипловатый, среднего тембра. Речь нестройная.

- Почему он 6-го уехал? Отпуск до 9-го.

- Не знаю, захотел так.

- А как он в Ивановском госпитале оказался?

- Он же туда поехал.

- Зачем?

- Ну, как? Родственники там. Сестра... Хотел повидать. Говорю ему: "Оставайся еще денек", а он нивкакую. "Поеду", говорит: "Надо".

- Понятно, Вы мне ничем не поможете, может сын Ваш что-нибудь прояснит? Когда он придет? - мне уже ничего не надо было прояснять, и они ничего полезного добавить не могли. Я использовал единственный повод отдохнуть от своего безумного путешествия.

- Конечно, поговори с Сашкой, он все расскажет, а я ничего не знаю. Аккуратного разговора у нас явно не получалось, туговато до него доходит смысл сказанного, совершенно не пытается делать выводы, рассматривать возможные продолжения. С такими людьми надо разговаривать без намеков. Припугнуть, что всех за решетку отправлю, и заявить, что хочу пожрать, поспать и денег на карманные расходы, а потом пообещать, что сыночка отмажу. Но я так не мог. Не мог проявить агрессию против человека, не проявляющего агрессии по отношению ко мне. Он казался мне поверженным и я, напротив, боялся придавить его, хотел чтобы он чуть-чуть почувствовал себя человеком, мне показалось он давно уже забыл, что это такое. С тех пор, как я попал в армию, к собственному удивлению, стал жалеть людей за их убожество, где, как ни здесь увидишь его в таком количестве, за то сколько злобы они хранят в себе, сколько изливают её друг на друга, зато, что они никогда не вырвутся из порочного круга взаимной мести. Не знаю, почему я не присоединился к процессу... Может это высокомерное общество меня отвергло?.. Я оправдал свою жалость тем, что они сами себя унижают.

Старик под влиянием оптимистичных настроений вызванных тем, что перевалил ответственность на другого, или смирившись с тем, что от меня нельзя избавиться, решил окончательно уничтожить пыль официоза, присутствующую в атмосфере, по его мнению:

- Ты не выпьешь?

- Спасибо, я не хочу.

- А то я быстро могу по стопочке изобразить.

- Нет, не стоит, я не любитель.

- Ты, наверное, ничего не ел? Я щас тебе дам поесть. Будешь?

- Конечно. В дороге особенно не поешь.

Он полез в пустой холодильник, извлек кусочек вареной колбасы на блюдце и на таком же блюдце кусок хлеба-долгожителя. Я оценил колбасу по виду и запаху как пригодную к употреблению в пищу, хлеб - условно съедобным; и приступил к трапезе.

- Ты уж прости, что так ... один живу. Так оно... Ничего больше нет.

- Ничего страшного, всякое бывает. Я же сюда не жрать пришёл, переживу.

- Извини, что не наливаю - бежать надо, дома всё закончилось.

- Не стоит беспокоиться, я не пью.

Я всем своим существом наслаждался постепенным насыщением.

- Как тебя зовут?

- Евгений.

- Какого ты года?

- 1976-го.

- ... Сашка постарше, - очень задумчиво сказал он, как будто забыл год его рождения. Мы ещё о чём-то бестолково беседовали с большими паузами. Хлеб весь вышел. Колбасы оказалось не так мало, как я оценивал.

- Ешь еще, ешь... Сейчас хлеба дам, если мало. - Он предоставил мне початую "городскую" булочку с большим коэффициентом упругости, но с меньшим содержанием средних грибов. - Спасибо, не стоит. - Мне было неловко злоупотреблять, при таких обстоятельствах.

- Ешь, ешь, ты здорово проголодался.

Я молча согласился прикончить колбасу.

- Завтра, т.е. уже сегодня, схожу в военкомат, может они больше знают, они же его с учёта снимали, может и в больницу направили.

- Конечно, сходи, он с учёта 6-го снялся.

- Со скольки военкомат завтра работает?

- С девяти, наверное.

- А когда автобус уходит?

- У нас всего три автобуса: в пять, в двенадцать ровно и в шесть вечера. - Старик посмотрел на настенные часы,

- Сейчас сколько?

- 5 : 15.

- Первый уже ушел... Сашка, наверное, с тобой в одном автобусе ехал, который около четырех приходит... Видишь, десять часов разницы...

Пауза. Я в очередной раз не понял, о чем он говорит.

- Отдохнешь до утра и с утра в военкомат сможешь сходить. Чаю налить? Хочешь?.. Сейчас я сделаю тебе чаю, выпьешь... Старик включил электроплитку, стоявшую на газовой печке. Неведомо откуда извлек граненый стакан и установил его на столе передо мной. Пока он разбирался со шкафом, я тайком попытался сделать стакан прозрачным по мере возможности с помощью пальцев. Чай мы ждали молча - слишком разные, чтобы о чём-то говорить, а я слишком устал, чтобы не быть разным. Наконец он снова поднялся с табуретки. Попробовал крайне непривлекательный алюминиевый чайник рукой:

- Плохо как греет...

Я не стал интересоваться, почему он не воспользовался импортным электрочайником, стоявшим на столе. Не дожидаясь, пока вода закипит, старик схватил чайник за гнутую ручку и повернулся к столу. Я испугался, что он собирается напоить меня пустым кипяточком... Однако в чайнике был заваренный когда-то ранее чай средней концентрации. К чаю, он предложил оставшуюся часть все той же булки.

* * *

- Проходи сюда и налево.

Мы прошли из кухни в коридор. Освещение отсутствовало. Судя по дверям, комнат было немерено, но они не были ему нужны; проход надежно загораживал невиданных размеров электрообогреватель. Назначение этой громоздкой железной конструкции на колесиках стало известно мне только после того, как я приблизился к нему вплотную, почувствовал тепло, увидел кабель. Зашли в небольшую комнату. Два дивана, письменный стол, тумбочка, телевизор "Темп" (терпеть не могу), советский радиоприемник, издали похожий на "VEF", настольная лампа, побитые молью ковры, настенные календари начала 90-х.

Старик внезапно заговорил:

- Вот только телеграмму получил, больше мне ничего неизвестно, - и шустро приблизился к столу. - Могу показать.

- Посмотри. - Он ткнул рукой в лежавшую на столе телеграмму и облокотился на стол.

- Из части?

- Да. Получил, не отрицаю. Мне скрывать нечего. Больше ничего не было.

Телеграмма из части, что-то в роде: " Сообщите причины отсутствия". Я был сражен наповал его глупостью и решил не спрашивать, почему он не ответил на телеграмму.

- Ты, наверное, хочешь отдохнуть. Сейчас я постелю. Вот здесь.

Старик открыл диван, хаотично набитый вещами, извлёк ветхое ватное одеяло и аналогичную подушку.

- Ты уж извини, один живу - убираться некому. Всё, ложись, отдыхай.

- В девять поднимите?

- Конечно, отдыхай до девяти.

Я снял ботинки, завернулся в одеяло, уложился так, чтобы пружины не давили ребра. В комнате было довольно прохладно для жилого помещения. Старик сидел на своей кушетке, держа руки на коленях. Ему явно не спалось:

- Может все-таки выпьешь?

- Я же сказал нет.

- А я хочу.

* * *

Я проснулся оттого, что старик звал меня по имени.

- Что случилось?

- Я, все-таки, сбегаю. Хорошо? Всего минут 20, я быстро.

- Ну, если вам необходимо...

На его будильнике уже около шести. Спать осталось 3 часа. А хотелось гораздо больше, не смотря на то, что я спал в дороге.

- Женька, вставай! Я уже принёс! Сейчас я тебе налью.

- Я не буду.

- А зачем же я тогда бегал?!

- Вы же сами хотели!..

6:20. Скотина. Спать хотелось нестерпимо. Он гордо водрузил на стол поллитру, сгреб бумаги и письма в стопку. В мгновение ока он уже ставил на стол стеклянные рюмки, когда он успел их притащить, я даже не заметил. Живой, весёлый, бодрый. Откуда в нём столько энергии?

Я принес из своего кулька полбутылки газировки. Поставил на стол. Сам устроился на стуле и уставился на Неё, Родимую. Я не мог пить в неведении:

- Что это у вас такое?

- Как что!? Самогонка.

Для самогонки слишком прозрачная, как слеза.

- А почему желто-коричневая?

- На травах настояна.

- Мне совсем чуть-чуть. Я не пью, вообще.

Старик проворно удалил из бутылки бумажную затычку и принялся разливать самогонку. "Хватит!" - раздался глас вопиющего в пустыне... и ещё неоднократно я успел повторить заплетающимся языком свою просьбу, прежде чем рюмка наполнилась на две трети. Себе старик налил примерно столько же. Он поставил бутылку на стол, любовно заткнул горлышко и поспешно удалился. Меня мало интересовали причины его таинственных перемещений, я поспешил воспользоваться случаем, и перелил из своей рюмки немного содержимого в рюмку старика. Вернулся он подозрительно быстро, по крайней мере, мне так показалось. Появился в дверях, будто вышел из засады... Как истинный профессионал, он сразу же заметил перемену обстановки:

- Ты что?! Зачем? Только во рту испоганишь.

Я пытался оправдаться, без особых надежд, многократно повторяя все возможные аргументы против выпивки, кроме самого существенного для меня, что его отрава не внушает мне доверия. Тем временем старик восстанавливал status-quo, убедить его не делать этого не представлялось возможным, он всё твердил свои обрывки фраз с незначительными вариациями. Я чувствовал себя как нашкодивший ребенок, взятый с поличным, да ещё уличенный в какой-то наивной детской хитрости. Попытался списать свою ошибку на усталость. Вопрос об уважении не был затронут - повезло, за то теперь моя рюмка была наполнена до краев.

- Надо, надо... А так нельзя, только во рту испоганишь. Надо полную, - подвел итог старик и преисполненный решимости приступил к исполнению. Все же я его чуть-чуть опередил и поймал себя на мысли, что напрасно придаю такое значение мелочам: он вряд ли способен их замечать и уж точно обращает внимание на то, о чём я и не догадываюсь. И вообще, пора прекращать строить из себя большого мозговеда. Выдержав небольшую паузу (говорить, как я понял, здесь не принято, наверное, в местном лексиконе на каждую рюмку слов не напасёшься), я принял и, без особой суеты, саданул газировки с горла. Нетвёрдой рукой старик протянул мне свою рюмку, чтобы я наполнил её газировкой. Вынужден признать, что самогон аборигены гнать умеют. Прежде чем старик предложит "по второй", я похвалил его пойло, обильно поблагодарил его самого за выпивку и с чувством глубокого удовлетворения ринулся к дивану.

* * *

С ковра над кроватью старика на меня смотрели трое немного выцветших тигрят. Ковёр от времени изрядно провис, отчего их лица выглядели несколько удивленными. Почти наверняка они были удивлены моим появлением, а может, знали что-то, чего я не знал. Как они внимательно смотрят, с каким-то трогательно детским интересом и в то же время объективно, как из окна туристического автобуса... А мне и не нужно их участие! - я привык быть чужим, меня это стало забавлять, придавать решимость; я уже привык к одиночеству, точнее к тоске... А здесь, кажется, ничего не изменялось целую вечность. Унылый кладбищенский покой... Покой в сочетании с усталостью заставляет забывать...

* * *

- Женька! Женька!

- Что?! - я с трудом открыл глаза.

- Я не помешаю, если включу радио, послушаю, пока ты отдыхаешь?

- Нет, конечно.

- Ну, отдыхай, спи.

Убогая советская магнитола, однажды настроенная на неизвестную мне радиостанцию, тихонько играла нечто среднее между советской эстрадой и художественной самодеятельностью. Я плотнее завернулся в одеяло.

- Довольно холодно у вас.

- Так ведь не топится.

- У вас же котёл стоит и уголь есть.

- Топить некому.

- А вам кто мешает?

- Так ведь уголь подбрасывать постоянно надо, - неохота.

- А сыновья? Их же 5.

- Старшие давно здесь не живут. Сашка сейчас всё время пропадает. Да он такой, что скажешь: "Подбрось угольку" - "некогда" или "не хочу". Вот только Вовка, самый младший остался, так ведь вот в армию забрали. А бывает скажешь: "Подбрось угольку", а он "сейчас", а сам туда-сюда и потом забудется. Вот так... А мне всё равно, я один живу; дочки замуж вышли. Уехали в Иваново. Мне одному много не надо. У меня "Титан" в коридоре стоит. Он хороший, весь дом греет. А те комнаты я закрыл, я только в этой живу и ещё одну оставил.

-Не боитесь дом выморозить? Зима местная не шуточная. И всё-таки здесь холодновато для жилых помещений. К тому же, зачем столько электричества расходовать?

- За то с ним проще, сам себе греет, ничего ему не нужно. Скорее всего, здесь не принято платить за электроэнергию. Тем временем старик продолжил:

- Пойду растоплю котёл.

* * *

Услышав приближающееся шарканье старика, я потрогал батарею отопления: никаких изменений - будем ждать.

- Я привык, а ты, вижу, мёрзнешь. Сейчас нагреется.

- От чего же мне не мерзнуть? Я такой зимы отродясь не видел.

- Ты откуда родом-то?

- Из Краснодара. У нас на Новый год +9...+11 было, как раз в отпуск съездил, маманька "по семейным" вызывала... С тех пор как меня призвали, всё время болеет... Продолжать не стал. Любую тему, даже самую безобидную и бестолковую, как о погоде, сверну к одному... Тишина. Полудрема.

- А у нас нет маманьки. Наша маманька умерла.

Слава Богу, что я не спросил когда. Старик вытер слезу и продолжил:

- В позапрошлом году осенью. В военкомат сколько раз ходил просил: "Дайте мать похоронить". Потом дали месяц. Разрешили подождать. Вовку забрать хотели. Повестку получила, с сердцем плохо стало. На завтра отдала Богу душу. Пережил я её..., а ведь всего на 3 года младше. Потом и Вовку забрали... Я молчал, лучше всего было молчать, но старик чувствовал, что я не сплю, он тоже молчал; как хорошо, что он молчал. Что за глупый комплекс вины! Меня тоже призвали, я не причастен к этому безумству!

* * *

- Вставай. Женька, вставай!

Встаю, продираю глаза. Где часы? 8:00!

- Я же просил разбудить в 9:00.

- Ну... на всякий случай. Так, пока дойдешь.

Наверняка он не спал. То ли ему надоело созерцать спящего, то ли захотел, наконец, от меня избавиться.

- Сашка пришел?

- Нет. Но уже должен. Скоро придет.

- Немного подожду и пойду в военкомат... Пора. Кстати, где находится военкомат?

Ждать никого я не собирался, всё, что мог здесь раздобыть из того, что хотел, я получил, больше мне здесь ловить было нечего. Сейчас я стремился наружу с не меньшим рвением, чем четыре часа назад внутрь.

- У-у-у. Я ж не знаю... Вот у Сашки спросишь.

Опять бред какой-то. Раздался дверной звонок. Никакой реакции со стороны старика не последовало, он сидел, расслабившись, в глубоком раздумье. Звонок повторился. Я равнодушно ждал реакции хозяина:

- Звонят в дверь.

- Да? - старик суетливо принялся обуваться.

- Довольно давно.

Он ещё не совсем очухался:

- Пойди скорее открой. Это Сашка пришел.

Я быстро подошел к калитке. Довольно неприятно ощущать себя в такой роли, тем более, если придётся объясняться с пришельцем. Я автоматически спросил: "Кто там?" и, вспомнив, кто здесь хозяин, открыл, не дожидаясь ответа. Калитка была закрыта на один только шпингалет…