С высоты холма вся степь была видна как на ладони. И посреди её, как зуб священного Ящура возвышался замок ромейской постройки — хазарская крепость Саркел. На вершине холма, на белой кобылице восседала женщина в тяжёлых золочёных доспехах. Из под её остроконечного шлема было видно немного грубоватое, скуластое лицо, придававшее ей сходство с легендарными амазонками или скифскими воительницами. Яркие мудрые голубые глаза смотрели вдаль. К шлему был прикован кольчужный ворот, надёжно прикрывавший шею и плечи от удара меча. Тяжёлые доспехи только подчёркивали необыкновенную стройность не по годам молодо выглядевшей княгини. Кольчужная рубаха была надета на белёную льняную ткань. Поверх кольчуги на ремнях был закреплён дощатый доспех с приклёпанными к бычьей коже стальными пластинами. Округлости княгини были прикрыты медными, с причудливым узором, полусферами, а поверх всего был пристёгнут золочённый щиток, защищающий грудь и живот, с изображением Ярила, он достался княгине ещё от её прапрадеда. Упругий лук был перекинут через плечо, правая рука сжимала рукоять легендарного киевского меча. А поверх доспехов, на тяжёлой золотой цепи висело массивное, чистого золота, православное распятие — подарок Императора Византии. Старинный щит Рарога с золотым изображением Всевидящего Ока и длинным четырёхгранным клыком в центре был надет на левую руку. Будущее и прошлое, православие и язычество — вот чем была Ольга, а перед ней раскинулись бескрайние пространства будущей Руси — её судьбы, судьбы её потомков — древних и знатных родов словен, византийцев, викингов...

“Неприступна!” — сказала княгиня, указав мечом на Саркел. “Странника ко мне!” Из невидимого за холмом отряда киевлян вышел старец, облачённый в тяжёлый дощатый доспех, с цепником в руках и луком за спиной и подошёл к Ольге — “Хочу знать о касарах всё!” — старик начал свою неспешную речь: “Хазары — не есть народ — они есть царство, на подобии ромеев. И войска единого несть у оных. Главная сила их армии — хазарины — воины бесстрашные в атаке, способные смотреть Смерти в глаза, но при поражении бегут, аки зайцы. Оружие их -— сабля — не под стать русскому мечу, да и с арабской саблею не вровень. И нередко росич, в битве с хазарином, сшибаясь мечами, отводит назад меч обоюдоострый и летит с плеч хазарская голова. Но бронь их не проста! Поверх кольчуги одета рубаха лучшего войлока — стрела наша вязнет в ней и кольчугу не бьёт. Арабский меч полосует войлок, но кольчуги не рубит. Мечи ромеев и россов не режут войлок и не бьют кольчуги, но крушат хазарину кости через его брони. Киевский меч в руках славного витязя способен пронзить и войлок и кольчугу, и хазарское пузо, но не разрубить. Арабы — главные наёмники Хазар. Их броня и щиты не спасут от мечей и стрел киевлян, но сабли оных острее бритвы, они режут дощатый доспех как шёлк, не в пример хазарским. Ещё их мечи легки, и прямо-таки сверкают в ловких руках араба. Если верх возьмет ловкость — падёт росич, если наш воин отразит удар — тяжёлый киевский меч выбьет арабскую саблю. Но самые грозные союзники хазарина — ромеи. Их панцири пробьёт лишь копьё. Их мечи, подобны киевским, но тяжелее, и более приспособлены рубить, чем колоть... хотя — укол римской спаты, не пробив брони, сокрушит рёбра и отобьёт потроха. Но, главное — никогда не нападай на ромея в крепости, горе тому, кто атакует в поле их сомкнутые ряды, но, отступая, они опаснее втрое.

Хазарам служат и врязи, коих ромеи викингами зовут — бесстрашные сильные воины. Но треть из них — северяне, да и остальные из варягов могут стать за нас ради богатств Саркела. Правят же хазарами жидовины — более торговцы, но воины бесстрашные, вступающие в бой только для охраны своих храмов и дворцов. Хазарин не любит жидовина, стоящего над ним, и, хотя военная власть всецело у хазар — жидовины правят златом — Хазария — это союз злата и стали.

“Врязи будут за нас, а ромеи покинут Саркел!” — отрезала Ольга.

К княгине подъехал сам Святослав и два витязя в дорогих доспехах. Святослав затрубил в рог. “Ромеи!” — закричала Ольга — “Ромеи, пусть выйдет ваш воевода!”

В Царской Башне Саркела услышали звонкий и протяжный звук парадного рога россов. Хазарский воин-слухач, знавший язык словен, приложив к уху длинный раструб, услышал призыв Ольги. Сам хан Хазар Зардаман Второй, велел кликнуть слухача. Младший брат Кагана, повелитель Саркела и наместник в землях от Темтауры Россов и Горгипии греков — Моше, византийский Стратег Георгион, вместе со своим заместителем, хан Хазар и принц Багдадского Халифата — предводитель арабских наёмников во всей Хазарии, ждали вестей, заметно нервничая, хотя они понимали, что звучит парадный рог, а не боевой — значит — не сигнал к штурму, а призыв к переговорам. Хазарский слухач вошёл, быстро затараторив. Зардаман внимательно слушал его. Наместнику Моше, было очень неприятно, что он, в отличие от Зардамана, не понимает речи хазарского воина — наместник видел всюду тайные заговоры.

“Переводи” — раздражённо крикнул Моше — брат самого Кагана. Переводчик-иудей, владевший и хазарским, и греческим, и языками россов и арабов, попросил слухача говорить помедленнее. Поочерёдно, останавливая слухача жестом, Авраам, обращаясь, то к наместнику, то к византийцам, то к арабскому принцу, переводил слова слухача на три языка, не смотря на то, что греческим в просторном но тёмном зале Царской Башни, владели все. “Русская царица требует, чтобы византийский Стратег вышел на переговоры с ней!” Наместник пришёл в ярость, грязно выругавшись. Его, брата самого Кагана, правительница жалких язычников не соизволила даже пригласить на переговоры.

Так и не совладав со своим гневом, он по-гречески обратился к присутствующим. “Что это значит, да сотрёт праведный гнев Саваофа с лица земли города и крепости россов! Может царица Ольга и её неистовый сын считают, что Саркел — форпост византийцев!” Стратег и его заместитель явно улыбнулись. Зардаману было не очень приятно, что Ольга считает византийцев, а не бесстрашных хазар, столько раз отчаянно бросавшихся с криком “Ахура” и на смертоносную конницу россов, да и на несокрушимые, грохочущие сталью, сотни греков, которые отнюдь не всегда были союзниками Каганата, при чём, в основном, из-за подлой политики Кагана. Но Хан Хазар хорошо помнил, как в сражении при Танае, горстка, как считали хазары, всадников Святослава, втоптала в землю двухтысячное хазарское войско, а печенеги (ну и нашёл же Каган себе союзников) разбежались, как зайцы.

Внезапно, наяву, он почувствовал дрожь земли и услышал дробный звонкий топот русской конницы. Тогда он сам допустил непростительную для Хана ошибку, дав Кагану повод осмеять себя. Он понадеялся на войлочно-кольчужный доспех своей конницы, который не пробивала словенская стрела... Но и хазарские стрелы не пробивали брони россов, а их стрелы, бьющие на 100 шагов дальше, двумя залпами сразили каждого третьего коня хазар, а, в ответ, хазарские воины, сумели сделать только один залп, причём выстрелить смогли меньше половины — часть коней были сражены стрелами россов, другие — натыкались на павших коней и падали, третьи — еле успели остановиться, рванув поводья — им было не до стрельбы. А потом... Рукопашная схватка. Русские копья, мечи, цепники, — если удар киевского меча хазарский доспех держал, то укол... Зардаман, хоть и сразил двух россов, но киевский меч пройдя сквозь легендарный доспех, как сквозь масло, ранил его в левое плечо, всего на палец ниже — и он был бы уже на Полях Заратуштры.

Но теперь пришла его очередь смеяться над Каганом и его разъярённым братом. Зардаман был опытным воином, как и арабский принц, они прекрасно понимали, что только “железные сотни” греков, храбрость вечно пьяных, но дерущихся, как львы викингов и стены Саркела, которые тоже строили греки, ну, конечно, бесстрашие хазар, и ловкость арабов, могут защитить Саркел от мудрости Ольги и отваги Святослава. Стратег сказал открыто и резко: “Моя когорта сильнее в поле, когда она смыкает щиты и ощеривается копями, а из центра лучники бьют по неприятелю. Но на переговоры нужно согласиться. Ольга не так горяча как Святослав. Она может предложить взаимовыгодный мир”.

“Взаимовыгодный мир! Изменник! Наместник Моше замахнулся кинжалом, но, не смотря на то, что Стратегу было почти пятьдесят, а его внучка уже носила под сердцем правнука, мгновенно меч стратега остановился у горла наместника, слегка оцарапав. Пятеро охранников-иудеев замахнулись своими секачами, Зардаман, его охранник и арабский принц во мгновение ока прижали свои сабли к шеям троих из пяти охранников наместника, да и молодой Филипп схватился за рукоять меча, но протостратег, оказался единственным в мрачном зале, кто совладал со своими эмоциями, и, попытавшись разрядить обстановку, сказал: “Если вы перебьёте друг друга, викинги начнут грабить Саркел, а Святослав, со знаменем на копье, въедет в форпост Кагана под звуки парадного рога! Вы этого хотите!? И знать и охранники стали убирать оружие — протостратегу Филиппу удалось предотвратить бойню, в которой, пожалуй, уцелел бы только он. Георгион вложил свой меч в ножны, но увидев, исполненный ненависти взгляд Младшего Кагана, отёршего рукой кровь с шеи, внезапно вынул его, держа вертикально перед своим лицом так, что блик солнца, едва пробивавшийся через одно из узких окон-бойниц, ослепил наместника. “Мой меч едва оцарапал твою шею, Моше, но запомни только он, он, с когортой молодого Филиппа и викингами конунга Седерика, который и пьяный, хотя старый конунг викингов всегда пьян, один стоит пяти арабов, десяти хазар и двадцати иудейских солдат, чьи мечи больше походят на удлинённые секачи мясников, стоит — вместе взятых!”

Стратег продолжил: — “Только это защитит твоё горло от стрелы Царя Святослава, который может всадить её и через бойницу с коня, с двухсот шагов, когда твои лучники не стоят медной монеты!” Филипп понял, что мудрый и смелый военачальник обречён. О нём говорили как о Геркулесе в Константинополисе, когда Филипп был ещё совсем юн, читая древних языческих и современных христианских философов, изучая языки соседей Империи, он хотел стать священником, но, узнав, как Георгион, а тогда он был моложе, чем Филипп сегодня, с одной только сотней, сумел выстроить тяжеловооружённых воинов, всадников и лучников так, что прошёл сквозь двухтысячный отряд хуннов, не потеряв ни одного воина и, оставив на поле сражения больше четырёх сотен варваров! Именно тогда Филипп, выходец из одного из знатнейших аристократических домов империи решил стать воином. Он брал с Георгиона пример во всём, Стратег стал ему почти, что отцом, но теперь он был обречён. Молниеносный ум и тяжёлый меч великого полководца был бессилен против хитрости и яда наместника Кагана. Но Филипп не успел предупредить своего наставника о грозящей опасности. С молчаливого согласия присутствующих, Георгион приказал Филиппу, знающему язык и обычаи россов, выехать на переговоры.

Зазвенели “посольские” фанфары византийцев. Тяжёлые дубовые ворота Саркела отворились. В парадных золочёных доспехах и красном плаще, в сопровождении двух воинов выехал протостратег Филипп, — заместитель Стратега легиона Горгиппии. Сам Стратег находился в Саркеле, но отправил на переговоры заместителя не только потому, что тот считался лучшим знатоком Земли Россов во всей армии Империи. Георгион в одиночестве стоял у бойницы, и смотрел на удаляющихся византийских всадников. “Ученик превзошёл учителя! — почти вполголоса сказал Стратег — “полководец должен не только мастерски расставлять воинов, и самому владеть оружием, собственным бесстрашием подавая пример остальным. Ум полководца должен, помимо совершенного знания математики и тактики, проникать в разум другого — врага или союзника — всё равно. Филипп и полководец и дипломат. Наверно, я не прав, считая “варварским” как словенский, так и хазарский обычаи — встречаться лично, а не через послов, как это делают византийцы, да что византийцы — даже полу варвары — франки и дикари — арабы. Умение чтить чужие обычаи — великий дар для полководца! Стратег Филипп.... Теперь я точно знаю, что есть на кого оставить легион Горгиппии” — Георгион замолчал и, перекрестившись, отправился на полуденную трапезу.

Вскоре всадники приблизились к княгине и её свите. Молодой и красивый византийский воин узнал Ольгу. Больше, чем десять лет назад, ещё мальчиком, он видел её в Константинополисе, когда Княгиня принимала крещение. Казалось, Ольга неподвластна времени, напротив, в боевом парадном облачении она преобразилась, неизъяснимая глубина проникающая в самую душу появилась в её голубых глазах. “Воительница, амазонка!” — с восхищением подумал Филипп. Их взгляды встретились. Щёки Ольги покрылись лёгким румянцем. Протостратег владел языком словен, он собирался не откладывая, начать переговоры, но, внезапно, его взгляд остановился на древнем, пережившем тысячелетия, символе, изображённом золотом на щите княгини: “Приветствую тебя, о великая царица славной и богатой страны! Но... Но откуда на твоём щите охранительный знак древних египтян!?”

“Приветствую тебя, знатный воин!” — ответила княгиня — “Если ты о Всевидящем оке, то щит сей достался мне от прадеда — славного Рарога, по преданию, ранее он был передан старым Роговолдом его сыну Аскольду-Николаю. И уже более четырёх веков Всевидящее Око на доспехах словенской знати хранит нас от вражьих стрел и мечей! А в Экипте наши предки не бывали!” — удивлённо добавила Княгиня, продолжив, — “Видишь это!” — на ладони Ольги засверкало золотое распятие — “Мы с тобой одной веры! Видишь их!” — Ольга указала на мощный отряд русских всадников, витязи были в тяжёлых и дорогих доспехах, поблёскивающих на солнце — “Русской и ромейской крови прольётся вровень, а хазарин и жидовин будет грабить купцов православного Царьграда. Саркел — подводная скала на торговом пути Византии — вы построили его — построили во вред себе. Выведи свои сотни, сказав, что принимаешь бой, а после...”

“Твои слова мудры, царица, но договор...” — “На всех землях договоры чтят только русы и греки!” — раздражённо выкрикнул князь Киева Святослав, но Ольга сгладила гнев сына, дипломатично и убедительно дав ромейскому протостратегу хороший повод для размышления: “Сколько ромейских караванов ограбили хазары, перебив или продав в рабство купцов? Или не Каган отравил свою жену — дочь Императора ромеев, чтобы жениться на дочери печенежского хана, и направить его конницу на Киев?” “Если наша когорта уйдёт, царица, как ты возьмёшь Саркел? Храброму сердцу и сильной деснице царевича и его воинов по силам сокрушить хазар и арабов, но не каменные стены, выстроенные лучшими архитекторами Византии. Хазары знают какие ветви оливы приносят твои голуби! (Ольга потупила взгляд. Перед её глазами возникло старое воспоминание — охваченные огнём селение, крепость и замковая цитадель древлян. И даже тогда, смотря на пламя города, стёртого с лица земли её мудростью, она чувствовала восторг праведного возмездия, но и он не мог заглушить боль утраты любимого...) И не я командую когортой...” — продолжил Филипп после короткой паузы, вызванной погружением Ольги в тяжёлые для её сердца воспоминания.

— Я возьму его, воин. Не пройдёт и года, как ромейские купцы найдут приют и защиту в русском Саркеле! Помни, — ты служишь своему Императору, а не Кахану хазар и евреинов. А то, что не ты командуешь когортой... Я знаю, как ромейский Стратег и Младший Кахан ладят между собой. Передай ему мои слова, он, несомненно, оценит силу твоего разума, и может изменить мнение о договорах с Каханом, а тогда... — Ольга едва улыбнулась, так и не досказав фразы... Теперь Протостратег смущённо потупил взгляд, к тому же, предчувствие трагедии не покидало его душу.

— Постой, Предводитель Легиона! — твёрдо сказал Святослав. Я хочу узнать твоё имя. Будешь ли ты нашим другом, или же, мы сойдёмся с твоим воинством в смертной битве с твоими стальными сотнями — по древнему словенскому обычаю имя великого воина — друга или врага — нужно разуметь!

— Меня зовут Филипп, сын Георгия Македониса, я протостратег Горгиппии, верный подданный Императора, предводитель второй когорты горгиппийского легиона!

— Значит, ты будешь нашим другом — улыбнувшись сказал Святослав, добавив — тогда найди в Саркеле конунга врязей Седерика, когда он будет чуть потрезвее, и передай ему, что я пришлю ему весть.

— Я исполню твою просьбу, отважный словенский царь.

Филипп гордо вскинул голову в золочёном шлеме, и сказал: “Да пребудет с вами Господь и не оставят древние боги!”

Он поклонился и Ольге, и Святославу, вскоре военачальник и его свита поскакали к воротам крепости, их красные плащи трепетали на ветру. Филипп всё повторял и повторял в полголоса: “Многотысячелетний египетский охранительный знак... Он знаком словенам уже несколько сотен лет! Может, их великий и храбрый народ намного древнее, чем думаем мы, Константин Багрянородный писал, что царство россов началось с четвёртого века. А если... Если они ещё древнее?..”

После лёгкого обеда, Георгион, как и было оговорено, вышел помериться силой со старым Седериком, что Георгион делал регулярно, (стратег считал необходимым поддерживать силу мускулов и тренировать мастерство боя, а Седерик, пожалуй, был единственным равным соперником), к которому стратег, считая вечно пьяного конунга викингов, варваром, всё же испытывал не только глубокое уважение, но и неизъяснимую симпатию. Стратег облачился в простые доспехи тяжеловооружённого византийского воина, взяв только свой фамильный меч, зная, что в этом поединке броне крепко достанется, а парадный доспех Стратега стоил целое состояние. Конунг был навеселе, но, главное, надел парадную броню, хотя настолько битую в боях, что парадной её уже было трудно назвать. Однако, молодой Филипп, говорил, что викинги гордятся бронёй, побитой в сражениях, считая её более ценной и знатной, чем свежевыкованную.

“Ну, что, Стратег, в прошлый раз ты “проломил мне череп” только потому, что перед поединком я выпил мало мёда!” — викинги и византийцы засмеялись, не зная греческого, хазарские и арабские воины, любившие наблюдать регулярные поединки стратега и конунга, поняли, что военачальники обмениваются остротами, подхватили смех. “По-моему, Конунг Седерик, в прошлый раз ты, напротив, переусердствовал с хмельным мёдом!” — парировал Георгион — раскат смеха пронёсся по всему Саркелу.

Поединок начался — стратег более полагался на ловкость, тогда как викинг, напротив, отчаянно наносил удары. Вскоре оба отбросили измятые щиты. Воины дрались в полную силу, зная, что если соперник пропустит удар, который может стать смертельным, любой из них во время остановит руку, не допустив трагедии. Конунг был слишком яростен, в этом была его слабость. Улучив момент, Георгион со смехом срубил спатой один рог парадного шлема Конунга. Седерик разъярился как раненый лев. И допустил ошибку — высоко поднял старый, прадедовский меч, не имевший острия, сделал долгий замах. Вот тут-то Георгион и собрался нанести удар вполсилы — так, чтобы промять, но не пробить мечом броню на груди викинга — это будет его победа. Стратег спланировал удар, но... Пьяный Седерик, в замахе, высоко занёсший меч, не устоял на ногах и меч византийца рассёк воздух. Чуть привстав, викинг нанёс лёгкий удар мечом под колени стратега — в бою противник лишился бы ног! Это была победа конунга. “Викинги, поднимите меня!” — проворчал Седерик, сняв “однорогий” шлем и отирая пот со лба — “ну, что, стратег — видишь как силён хмельной мёд — это тебе не греческое вино!” Снова смех. “Ты тоже устал, Георгион — кликните хазарина, чтоб сходил в погреба и принёс нам по рогу мёда — он придаст тебе сил, стратег!”

Оба воина, несмотря на усталость, валившую с ног обоих, но и отрезвившую конунга были очень довольны поединком.

Хазарин нёс вместительные золотой рог и греческий ритон, полные мёдом, для конунга и стратега. Внезапно, в тёмном проходе подвала, его остановил сам Наместник Моше: “Иди на стены — вино отнесёт другой воин!” Сосуды оказались в руках наместника. Через несколько мгновений, в ритон Стратега был подлит надёжный и, при этом, вызывающий смерть, похожую на естественную, яд из сока наперстянки. Иудейский охранник, переодетый хазарским воином поднёс сосуды и поспешил скрыться.

Хазарский воин взошёл на стену. Рядом стоял иудейский лучник.

“Словенский всадник!” во весь голос выкрикнул иудейский стрелок, указав хазарину влево. Хазарин всматривался вдаль, ничего не увидив, захотел спросить: “Где?”... Он не успел. Лучник зарядил словенскую стрелу и пробил голову хазарина.

Свидетелей больше не было. Наместник Кагана знал толк в заговорах.

“Просто отчаянный россич дразнит хазарских стрелков, зная, что им его не достать”, — сказал конунг, высоко подняв рог, Георгион поднял ритон, оба воина осушили сосуды одним махом — Филипп учил своего наставника соблюдать обычаи викингов...

Ворота Саркела приоткрылись, пропуская протостратега и его свиту. В крепости стояла гнетущая тишина. Филипп понял — он опоздал. Навстречу ему вышли два знатных византийских воина и конунг Седерик. Византийцы сняли свои шлемы, и старый викинг последовал их примеру, держа потрепанный в боях шлем за уцелевший рог. Филипп понял всё. Старый конунг счёл своим долгом, первым сообщить Филиппу недобрую весть, зная про его, почти сыновнее, отношение к покойному стратегу.

— Георгион умер. Умер! Да я готов поклясться своим мечом и молотом Тора, что яд наместника отправил славного воина в Асгард, да не иссякнет Вечный мёд в его вечной чаше!

— Викинг прав! — закричала в один голос когорта византийцев.

— Месть! Месть! — подхватили викинги.

— Стойте, сказал Филипп.

— Стратег Филипп, неужели ты не отомстишь за Георгиона? — спросил один из знатных византийцев.

— Подождите. Я принёс вести. Ничья вина не доказана. Тем более, я не знаю, что случилось. А месть... Господь отомстит виновным — возмездие Божье неотвратимо! “Мы с тобой одной веры!” — вспомнил Филипп слова княгини. А пока — пока я должен собрать всех — Хана Хазар, арабского принца, конунга Содерика и наместника Моше, чтобы сообщить им послание Ольги. Мы должны чтить договор, подписанный Императором. Империя — превыше всего.

“Час расплаты наступит!” — прошептал Филипп, поднимаясь по тёмной винтовой лестнице, ведущей к покоям Георгиона. Мёртвого Стратега положили на его ложе, вложив в руки парадный меч. Протоиерей читал молитвы. Филипп захлопнул за собой массивную дубовую дверь, и, в присутствии священника, произнёс: “Георгион, обещаю, возмездие будит неотвратимым!”

Вскоре в Царской башне Саркела собрались все: Конунг Содерик бросал гневные взгляды на Наместника, шепча проклятия, поминая Тора и Одина, принц арабов, который был слишком хорошо знаком с заговорами на своей родине, знал, что это — уже предательство — когда раздор внутри — Саркел обречён пасть. Хан Зардаман был искренне возмущён вероломным убийством, думая только об одном, как бы подозрение не пало на его воинов. Но он был готов защищать Саркел до конца — в конце концов, Хазария — страна его подданных, а не жалких торговцев, а теперь, теперь Саркел, похоже вправду был обречён. Наместник Моше больше думал о том, как выйти сухим из воды, чем о том, как спасти Саркел. Опаздывал один Филипп. Он мог себе это позволить. Входя в тёмную залу, он вспомнил слова Сенеки : “Дипломатия — это ложь, идущая на благо Империи”. И как же мудры были слова Княгини Россов!

Окинув взглядом присутствующих, посмотрев прямо в глаза Наместника Моше, так, что тот вынужден был отвернуться, стратег Филипп начал свою речь: “Я привёз послание Ольги. Великая царица Киевской земли не считает врагами своими храбрых викингов, викинги были среди её предков, она не хочет воевать и с Византией, так как мы — христиане, а княгиня той же веры, так как она чтит договоры, подписанные ещё Олегом Мудрым. Князь Святослав уважает отвагу арабов и храбрость Хазар — он не хочет зря проливать кровь честных воинов, он чтит Хана Зардамана самым достойным и храбрым между его врагов. Царица и царевич предлагают покинуть Саркел, без дани, оставив хазарам все сокровища и сдать крепость без боя. В противном случае, Ольга обещает не чинить расправ над Варягами и Византийцами, над храбрыми воинами хазар и арабов. Когда Саркел будет взят, Ольга пошлёт арабского принца с письмом в Булгар, чтобы сообщить, тем, кто верует в Аллаха, о своей победе, а Хану Зардаману, поручит доставить свой подарок Кагану — голову наместника Моше”.

А теперь, знатные великие воины со всех сторон мира, попрошу оставить меня с наместником наедине. И вас это касается!” — Филипп окликнул охранников Моше с тяжёлыми секачами, небрежно указав на них. Ярость на лице Младшего Кагана сменилась явным испугом. Он всё понял по спокойному, прямому, но говорящему всё, взгляду Филиппа, однако, был вынужден остаться с ним наедине, поскольку понимал правоту покойного Георгиона, говорившего о том, что только железная когорта византийцев может остановить войска россов, спасти его от той судьбы, которую ему уготовила Ольга. “Ложь во благо Империи... Это не ложь — то, о чём промолчали уста княгини сказали её мудрые глаза!” Думал Филипп, в упор смотря на Наместника.

— Стратег Филипп! — сказал наместник...

— Я ещё не стратег! — отрезал Филипп. Стратега должна утвердить императорская власть!

— Я слышал, что ты, как и твой наставник, свято чтишь договоры, подписанные твоим Императором?

— Да — сказал Филипп — я служу Империи. Он схватился за рукоять меча, обнажив на треть, но снова спрятал в ножны. — Почему ты так испугался моего меча, Моше, я всего лишь поправил его? Или ты думаешь, что я один более опасен, чем целая когорта, мечтающая о мести, виня тебя в смерти своего предводителя? Я повторю слова своего наставника, слова, которые, может быть, стали ему приговором: “Только мы, мы — византийцы и викинги можем спасти тебя от Ольги и Святослава. Однако, вряд ли византийские воины поверят, что у молодого Филиппа внезапно остановилось сердце после тренировочного поединка. — Филипп улыбнулся — и тогда... тогда россам не придётся брать Саркел, византийцы и Викинги сами выдадут твою голову Святославу. Или ты думаешь, что твоя стража сможет противостоять целой когорте и бесстрашным викингам? Или ты не знаешь как Зардаман любит Кагана и его наместника? Или он не думает, что ты отправишь его вслед за Георгионом? Или арабский принц бросит своих бесстрашных воинов на верную смерть, и ради чего? Думаешь, смерть Георгиона не разбудила в нём воспоминания о том, как его дед, Халиф Багдада, был предательски отравлен? Как он относится к предателям?

— В смерти великого Георгиона нет моей вины, пробормотал наместник, пряча глаза — до того тяжёлым был прямой взгляд Филиппа.

— Нет или есть — рассудит Господь, но я буду чтить договоры.

Страх Наместника понемногу стал проходить. Он достал из кованого сундучка несколько слитков золота весом в 10-20 фунтов каждый, хитро посмотрев в глаза Филиппу, и высыпал из маленького мешочка горсть драгоценных камней.

— Стратег Филипп! Прими это как дар от чистого сердца, и благодарность, за то, что ты свято чтишь договоры и защищаешь земли Кагана.

— Я приму твои дары наместник, приму, чтобы воздвигнуть в Горгиппии храм Святого Георгия, в память о великом воине Георгионе, принявшего мученическую смерть от предательского яда. Приму, но с условием: византийцы будут сражаться по плану Георгиона. Россы укрылись за холмами. Поэтому, мы вывезем все четыре катапульты, только так мы сможем причинить им значительный ущерб, вне досягаемости метких словенских стрел. Затем, отразив первый натиск россов, мы отойдём, тогда мы отойдём, а в бой вступят хазарские и арабские всадники. Викинги, иудеи и хазары останутся на стенах Саркела, чтобы защитить форпост в случае прорыва. Ты понял меня, наместник.

— Да, Стратег!

Филипп вышел, поклонившись, как этого требовали обычаи, и хлопнул дубовой дверью. “Согласен! Хм. У него нет выбора!”

Молодой Стратег нашёл Седерика, остался с ним наедине, подальше от ушей шпионов Наместника и сообщил о том, что Святослав обещал передать послание Конунгу викингов.

Филипп роздал тайные тактические приказы центурионам, и громко сказал: “Вскрыть свитки в поле, следуя во всём — Филипп выделил последнюю фразу — моим указазаниям! Во имя Империи! В память Георгиона!” Филипп скомандовал: “Когорта — к бою!”

Ворота Саркела распахнулись, зазвенел римский боевой рог и плотные строи легиона с железным лязгом выдвинулись из крепости. Легион приближался и приближался к холму, за которым стояло войско киевлян.

— Матка, ромеи идут на нас! — гневно выкрикнул Святослав! Я ошибался, говоря, что греки чтут договоры!

— Постой, сынок! Ты великий воин! Но Филипп не солжёт! Он мудр не по годам! Тебе есть чему поучиться у него! Он обманул наместника. Один из хазарских перебежчиков сообщил, что Георгион отравлен Каханом Саркела. Филипп не простит изменнику вероломное убийство своего любимого наставника. Ждать. Теперь мы будем ждать! Вскоре ты, молодой и отважный князь убедишься в моей правоте.

— Ждать чего?! — Святослав кипел от негодования — ждать, пока ромеи перестроятся в наступательный порядок, развернут катапульты и ударят по нашей коннице! Нужно развести конницу надвое — пускай их снаряды бьют по камышу, да бросить всадников с флангов на ромейское войско. Мы побьём их немало, а главное — захватим катапульты!

— Святослав! Ты — великий воин, я не могу соперничать с тобой в искусстве боя, что ромеи зовут “тактикум”, но сколько поляжет воинов русских? И не забывай — потерпев поражение, когорта вернётся в Саркел! И я не могу нарушить свой договор с Филиппом!

Князь уже отдал приказ вывести конницу и пехоту из под удара, когда Святослав убедился в правоте матери — когорта подошла на дальность стрельбы словенских стрел, так и не развернув катапульты — самые опытные воины на Земле — ромеи никогда бы не допустили такой ошибки.

Внезапно когорта повернула на восток, оставив у подножия холма четыре тяжёлые катапульты — подарок нового Стратега киевской княгине. Святослав улыбнулся и крепко обнял княгиню. Хазары и иудеи выкрикивали проклятия на своих языках, но их стрелы не долетали до византийцев, когорта которых, подобно железному змею, уходила всё дальше...

Молодой статный витязь разговаривал со старцем: “Ромеи ушли” — сказал странник — “Это значит — одна из четырёх стен Саркела рухнула”. “Так сокрушим хазар!” “Погоди, княгиня мудра, и наш час ещё не пробил!”

Вечером, в стане росичей пошли разговоры о сговоре с ромеями и христианстве Ольги. Старый воевода, осушив братину хмельного мёда заревел: “Измена!? Это вы — изменники. Я поклоняюсь Даждьбогу и Яриле, и никто не отнимет у меня это право! И право княгини поклоняться тому богу, к которому ведёт её сердце! Глупцы! Она спасла каждого второго из вас, примирившись с ромеями! И какой бы бог не помог ей в этом — слава ему!” “Что за разговоры!” Внезапно подошедший Святослав обнажил меч. Старый воевода прав! Мудрость моей матери приблизила победу! Измена... Дурни вы, а не воины! Разговоры прекратились. Трещал костёр, на котором медленно жарился хазарский бык. Святослав смахнул мечом кусок прожаренного мяса и поймал рукой. “Подкрепитесь, впереди много работы, а главное — жестокая сеча. Или пива вам мало — так я велю прикатить ещё бочек!” Витязи засмеялись, они отрезали кинжалами полоски румяного мяса, отправляли мясо в рот тем же боевым кинжалом, и запивали пивом.

Два всадника-росича — дозорные, сразили хазарского лазутчика. По обычаю хазар, его тело предали огню, разложив перед Святославом и Ольгой его броню и оружие.

“И щит и войлок и кольчугу хазарина проломило твоё копьё, Китоврас, так тебя кличут, витязь?” — спросил Святослав — “я слыхал, ты один из лучших стрелков, аки полукони-полулюди ромеев, те, что, вместо конской головы, человечье тело имели, как наш Полкан и сыновья его Китоврасы — ох и метят боги шельму (Святослав улыбнулся), кентаврами звались и стрелками были лучшими, чем сам Хоракул! И стрела, что против сердца, левей дыры от копья в войлоке засела — твоя — сразу видно. Со скольких шагов стрелял?” “Со ста, мой князь, но первая стрела отскочила, — смотри на промятину в войлоке, на полпальца ниже засевшей стрелы. Вторая — с пяти десятков. Но свалил я его с коня только копьём...” “Не бьют наши стрелы их брони, ох, не бьют,” — произнёс Святослав: “Так и их стрелы от нашей брони горохом” — усмехнулся Китоврас — “как хазарин удар моей первой стрелы почуял, завидел, что коня на него правлю, — три раза ударил — в живот первая — в щит вторая — в грудь третья. Все обломаны, в поле лежать остались, отскочив. Понял хазарин, — что стрелами нам сражаться — помысел пустой, поднял щит с копьём и на меня попёр во всю прыть”. “Только китоврасова рука тверда была, хоть и так держал щит хазарин, что соскользнуть было должно копьё, точно выправил он удар, просквозил щит, а вражье копьё щитом отвёл!” — добавил воин, бывший в дозоре с Китоврасом. “С пятидесяти не бьёт! Чёрт бы подрал их войлок, это же надобно — тряпка шерстяная лучше стали стрелу держит!” — Святослав был раздражён — “Вбейте в землю кол, повесьте на него окорок быка — всё равно — на таком мясе — только зубы ломать, а сверху наденьте доспех павшего хазарина. Мы, россы, найдём способ пронять хазарские брони!”

Все указания Князя были выполнены, сам князь и Китоврас сменили конные луки на длинные, кои предназначались для дальней стрельбы, чтобы пешие стрелки, прикрытые щитами, поддерживали конницу на поле боя. И князь и его воин, одновременно вложили в луки тяжёлые дальнобойные стрелы и ударили с пятидесяти шагов. От удара, “хазарский окорок” закачался на верёвке, привязанной к колу, звеня кольчугой.

Казалось, броня была пробита. Двое сели на своих коней и поскакали к мишени. Две стрелы попали почти рядом. “Не может быть, князь!” — вырвалось у Китовраса, — “от удара стрелы разорвались стальные кольца хазарской брони, но наконечники прошли кольчугу вместе с войлоком, только продавив, но так и не пробив!”

“Чтобы злыдни насели на этих хазар и высосали их силы!” — от души выругался Святослав, с горяча, дёрнув за синюю шёлковую ленту, на которой крепился острый и тонкий четырёхгранный стилет, метнув с полуоборота в “мишень”. Россы были столь поражены увиденным, что над лагерем на миг зависла полная тишина, такая, что было слышно, как “расстёгнутые” стилетом кольца, со звоном осыпаются на камни, которыми укрепили кол. Стилет прошёл войлок, пробил кольчугу и вошёл в ляжку быка... Святослав вынул тонкий, ромбовидный в сечении стилет, дёрнув за синюю ленту, которая, к тому же, стабилизировала стилет в полёте. Он вошёл более чем на палец — на две трети длины острия. Святослав поднял стилет, на котором были следы бычьей сукровицы, над головой и выкрикнул: “Вот какие наконечники должны быть у наших стрел! Они сокрушат доспех хазарина!” Затем, князь обратился к матери: “Сколько ковалей в нашем войске? Надо приказать строить кузню!”

“Лучших ковалей ко мне!” — распорядилась Ольга — “Постройте кузню — снимайте наконечники со стрел, мы переделаем их так как велит мой сын!”

В только что выстроенной кузне гудел огонь. Ольга сняла раскалившийся шлем и наблюдала за работой кузнеца, перековавшего широкий наконечник в четырёхгранную иглу: “Погоди, коваль! Раскали наконечник докрасна, а затем отруби долотом острые перья! Получилось! То, что хотел Святослав. Эта игла пронзит и войлок и кольчугу! А обрезки перекуй на иглы — пусть у нас будет больше стрел!” Подошёл Святослав с чашей мёда в руке: “Постой, матка! Больше наконечников — ещё не значит — больше стрел”. Солнце садилось на горизонте. Да и сравни — стрелы ромеев летят на 400 шагов, наши и варяжские — на 350, на 250 — стрелы иудеев, хазар и арабов. У нас будет преимущество только на один залп. В одной из моих битв этого хватило, но...

Ольга гордилась тем, что её сын, читавший с детства, по её наущению греческие и римские книги по военному делу, освоил все воинские премудрости Ромеев. “Но из чего мы будем делать стрелы? Древки нужно готовить — а тут считанные деревца?” — спросила Ольга. Они вышли Княгиня и Святослав вышли из кузни, направившись к мелкой речушке.

“Просто!” — Святослав был очень горд собой. Смотри — князь взял только что выкованную подготовленную и оперённую “игольную” стрелу, выхватил кинжал и... Святослав перехватил деревянную стрелу кинжалом, на палец выше наконечника. Затем, аккуратно, предварительно срезав по кругу, оставил в центре “обрубка” прочный деревянный штырёк. “Тростник! Тростник, матка — он всегда прям, как и подобает стреле, при этом — лёгок, как пух”, — Святослав смахнул кинжалом длинный стебель тростника, соединил с деревянным оконечием — стрела получилась вполовину длиннее, обрезал тыльную часть тростинки, прорезал накрест и оперил. “Смотри, княгиня!” — в трёхстах шагах стояла одинокая тонкая молодая ракита. Святослав вложил стрелу в лук и выстрелил, попав точно в ствол...

“Сынок! Ты превосходишь в знании ромейских воевод — такая стрела полетит на все 700 шагов, а на 400 — прямо. Осталось окормить наше войско курятиной, чтобы взять побольше перьев для твоих стрел!” Святослав приготовил ещё одну тростниковую стрелу. “Я дам её стрельным мастерам, пусть рубят начетверо деревянные стрелы и делают оконечия по подобию сего. И наконечник игольный ладят. К завтрому пусть изготовят тысячи три — испытаем!” Солнце коснулось горизонта в степной дымке. Секрет смертоносных египетских стрел был уже 400 лет как утерян, но, Святослав своим умом воссоздал древнее устрашающее оружие.

Ольга удалилась в свой шатёр, сняла доспехи и обувь, осушила золотой бокал со смесью ромейского вина и русского хмельного мёда и возлегла на ложе. Стрелы Святослава стальным ливнем сметут хазар и арабов в открытом поле, снимут со стен хазарских и иудейских стрелков... Но самой совершенной стреле не одолеть византийской каменной кладки и дубовых ворот Саркела. Она молила и Христа и древних богов послать ей вещий сон. Сон пришёл быстро.

Ночью Ольге приснился огромный огненный тур, как изображали Чернобога, восставшего из преисподней. Он крушил скалы, а за ним тянулся чёрный след выжженной земли. Княгиня не поняла смысла этого сна, но в том, что это был знак, она не сомневалась.

К утру было вбито несколько кольев с ляжками быков, на которые были надеты хазарские доспехи — росичам удалось сразить ещё нескольких хазарских лазутчиков или гонцов. Первыми на конях с двухсот шагов приготовились стрелять сам Князь вместе с бесстрашным Китоврасом. Они вложили новые стрелы в обычные конные луки и изготовились.

“Ужель бить хазарина стрелами из соломы будем?” — шутливо выкрикнул издали старый опытный воевода, не веривший в замысел Святослава. Святослав не вымолвил не слова — во мгновение повернув лук и спустив тетиву. Стрела вонзилась землю и самых ног старого воеводы. Возглас восхищённого удивления вырвался у русских витязей. “Стар я уже, стар. Привык по-старому воевать. Для сечи ещё сгожусь, да, чтобы державу Рарогову возвысить, по-новому воевать надо!” — произнёс воевода, одновременно восхищаясь молодым князем и тоскуя по старым жестоким и победоносным сечам, когда он, юнцом ещё ходил на хазар в войске Олега Вещего, а, затем с самим Рарогом на печенег. Китоврас выстрелил и... стрела просвистела на три локтя выше мишени. В войске пошли смешки: “Промахнулся наш “полкан” стрелою-то новой!”. “Не мерины, чтобы ржать!” — Святослав был резок, но не груб — “привык Китоврас к тяжёлой стреле — вот и метил выше, по привычке. Не промахнётся Китоврас со второго раза — и вы опыт сей учтите!” “А как лёгкая стрела доспех пробивать будет?” — спросил молодой воин. “Отваги набрался, а разума-то и не успел”, — пошутил Святослав, вставляя новую стрелу — “лёгкая стрела быстра — посему не слабей — сильней деревянной будет — сами смотрите!”
Едва зазвенела тетива — и князя и Китовраса — одновременно — во мгновение послышался звон кольчуги хазарского доспеха. “Чудо! — ветер обгоняет” — выдохнул кто-то. “Смотрите — смотрите — обе стрелы-то окорок пробили через спинной доспех хазарина остриями вышли!”

Святослав был доволен. “Ну, что — витязи бесстрашные, бейте по “хазарским окорокам”, уроки наши помня, а вы, мастера — стрелы готовьте — чтоб у каждого витязя три десятка в колчане было!”

Молодые воины косили тростник мечами, относя пуки мастерам, те отбирали самые прямые и прочные тростинки, готовили деревянные оконечия, когда другие воины — один сменяя другого, подносили из кузни наконечники — иглы. Вскоре были готовы уже десятки тысяч новых стрел.

Поутру Святослав взял дорогой папирус и начертал письмо для Седерика на рунах врязей. Он обмотал письмо вокруг древка стрелы, закрепив шёлковой нитью. Вложил Святослав в колчан и ещё одну стрелу — с золотым наконечником — эта стрела была именной — для Младшего Кахана Моше. Колчан с десятками игольчатых стрел походил на стального ежа, сверкавшего одиноким золотым наконечником. Князь надел парадные доспехи, сел на коня, защищённого сталью, как у франкских лыцарей, и поскакал к стенам Саркела. Ольга, стоявшая на холме, смахнула невольно набежавшую слезу и перекрестила сына, который подъезжал к крепости всё ближе и ближе.

Подъехав к стенам шагов на 300-400, Святослав резко остановил коня, подняв на дыбы. “Эй хазарины да жидовины! Хотите победы — вот он я — Князь Киевский! Аль одного россича страшитесь?” Под сорок стрел вонзились в землю, не долетев до Святослава около ста шагов. Князь изготовил лук к стрельбе. Он так ловко стрелял, что пускал по 15 стрел за одну минуту, причём цели достигала каждая. Хазарские и еврейские лучники падали замертво, в основном, сражённые в голову. Конунг викингов наблюдал за князем через бойницу Царской башни — он ничего не боялся, а, главное, знал, что молодой царь не будет стрелять в его воинов, с которыми Святославу приходилось сражаться бок о бок. “Как куропаток на охоте! Да простят меня боги, но бесстрашный верховный конунг россов владеет луком, лучше, чем сам Тор Громовым Молотом!” — невольно вырвалось у Седерика.

Стрелы заканчивались. Хазарские лучники спрятались за стены, поняв, что их стрелы всё равно не долетят до царя россов, а смерть 35ти лучников оказалась напрасной. Тогда Святослав вложил в лук стрелу с посланием для конунга и метко пустил, попав точно в левую руку одного из знатных варяжских витязей. Князь поскакал в стан россичей, среди пяти игольчатых стрел одиноко сверкала золотая: “Её время не настало. Пока не настало!” — прошептал Святослав.

Молодой Рандеволд — племянник конунга резко выдернул стрелу из раненой руки, но он абсолютно не почувствовал боли — наконечник был не дельтовидным, а игольчатым, потому и не разорвал мышцу, когда викинг вынимал стрелу. Рандеволда поразила конструкция стрелы: “Лёгкая, дальняя, наконечник — игла — вот почему словенский царь стрелял прицельно с такой дальности, на которой его не доставали стрелы хазар и иудеев! А игла — игла явно для хазарского войлока!” Но более всего викинга удивил папирусный свёрток с начертанным поверх именем Седерик. Он сразу же понял, что это не сорвавшаяся стрела Святослава, а послание предводителю викингов, и, преломив тростник, снял свиток, не разворачивая, поспешив доставить его лично в руки конунгу.

“Дорогой сынок мой! Ох и мудр же Царь Руси! Только так — только так он мог сообщить мне свои вести. Возрадуйся, Рандеволд — стрела, ранившая тебя, спасёт жизни сотне отважных сынов Одина!”

Тем временем, Ольга планировала осаду. Выманить хазар в поле — ведь засели как крысы в норе, выманить, но как?

Старый воевода нашёл источник, питающий колодцы Саркела. Родник у подножия холма образовывал маленький ручеёк, через сто шагов в сторону крепости, уходивший под землю. Надо было отвести воду — в этом не сомневался никто, но колодцы Саркела иссякнут не менее, чем через три месяца... Это было слишком долго. “Ройте ров на глубину трёх саженей и сто саженей в длину” — приказала княгиня. Сорок удалых витязей сняли тяжёлые доспехи и взялись за лопаты. В три дня ров был вырыт и стал заполняться водой. Святослав был обеспокоен:

— Три месяца осады? Хазары дождутся подкрепления из Итиля, прежде, чем горожане и кони выпьют всю воду!

— Эту воду выпьет огонь! — твёрдо ответила Ольга.

Гончары наполняли маслом маленькие крынки и запечатывали их смолой. По 8-10 сосудов связывались рыболовной сетью. Катапульты изготовили к бою, у каждой лежали по 5-6 сетей с крынками, наполненными маслом. Осторожно, чтобы не разбить сосуды, их укладывали в ложки катапульт. Наконец, сети облили маслом, подожгли и дёрнули рычаги...

Четыре пылающих снаряда полетели к стенам Саркела, пропитанная маслом сеть, быстро прогорела, и за городские стены посыпались десятки зажигательных сосудов. Когда “рассыпные снаряды” были израсходованы, тонкий слой горящего масла покрыл почти всю внутреннюю площадь Саркела, горели деревянные дворцы и склады, лошади метались, но хазары быстро оправились от паники и потушили пожар. Потушили — и пришли в ужас — колодцы были пусты — русский Красный Ящур за час выпил всю воду, которой хватило бы гарнизону Саркела не на один месяц. Теперь Саркел не продержался бы и десяти дней. Хазарам оставалось одно — отчаянная вылазка в стан русичей.

Несколько витязей привели захваченное у хазар бесчисленное стадо быков. “Вот он, вот, мой сон! — Огненный Тур!” — подумала Ольга. Через полчаса киевляне уже привязывали к быкам паклю, пропитанную маслом.

Ворота Саркела открылись, с гиком и свистом помчалась вперёд хазарская и арабская конница. Русичи ответили стрелами. Изумлённый хазарский полководец Зардаман не почувствовал боли — он увидел, как русская стрела, пронзив и войлок и кольчугу, вошла в правую сторону груди. Похоже, что кровь текла и по спине. Зардаман выронил меч и заложил за спину правую руку. Русская стрела с игольчатым наконечником выступала на два пальца, пробив кольчугу и на спине. У него потемнело в глазах. Он упал с коня, чтобы больше никогда не подняться, как и сотни других хазарских воинов. После трёх залпов и четвёртого — прицельного удара от восьмитысячной арабской и хазарской конницы осталось меньше трети.

В бой рванулась русская конница — под ударами и уколами мечей, ударами цепников и палиц, хазары и арабы валились замертво. Искусный арабский воин в красном тюрбане, сразивший двух росичей, налетел на лихом жеребце на старого воеводу и перерубил как тростинку рукоять цепника, раскроив плечо. Старый Ладомир, не обратив внимания на рану, во мгновение ока отбросил цепник и выхватил меч, вонзив с полуоборота в спину промчавшемуся как ветер арабу. “Стар, стар я для битвы”, — приговаривал воевода, левой рукой держась за рану, а правой вырывая меч из кольчуги убитого араба . Но редеющая с каждым выстрелом лука и ударом меча, конница врага продолжала упорно оттеснять киевлян от стен Саркела, и вдруг... ревущие от боли и ярости быки с привязанными кусками горящей пакли, направляемые пиками русских витязей, рванулись на хазарскую конницу, втаптывая её в землю. Арабы стали отходить к реке, а хазары бросились к воротам, в спины и тех и других летели сотни русских стрел. Ворота Саркела закрылись, оставив конницу на верную смерть. Но и это не спасло крепость — неостановимое стадо разъярённых быков, ломая себе хребты, выбило ворота Саркела, быки ворвались внутрь, сея огонь и разрушение, нанизывая коней на острые рога. Русская конница рванулась к городским воротам. Кто-то крикнул: “Северяне, новогородцы! Братья наши! Сокрушим хазар вместе!” Кто-то из новгородцев подхватил крик: “Варязе! Братья наши по мечу! Зачем служить Кагану за монету, когда можно брать их сундуками!” Конунг Седерик громогласно крикнул: “Во имя вековой дружбы с россами поможем им! Мы отважные воины, а не жалкие наёмники!”

В спину конунга попало три хазарских и две иудейских стрелы, но они оставили только пять вмятин на панцире. И тут же с крепостных стен в ров или на колья полетели стрелки, сбрасываемые варягами и северянами. Тяжёлые варяжские и острые новогородские мечи разили еврейских и хазарских лучников, на стенах Саркела завязалась кровавая бойня — не было и речи об обстреле штурмующих росичей со стен крепости. Святослав остановил коня в трёх сотнях шагов от крепостных стен, снимая одного за другим, отборных лучников Каганата, попадая стрелой прямо в лицо, через узкие стрелковые бойницы. Вокруг князя были разбросаны десятки хазарских и иудейских стрел, отскочивших от доспехов Святослава и брони его коня.

Начальник крепостной стражи — хазарин Армуздет рванулся на Святослава, обнажив меч. Стрелять в него князь не стал. Хазарин был великолепным воином — их схватка на мечах длилась долго, без явного преимущества кого-либо из сражавшихся, пока Святослав удачным ударом не перерубил непрочную хазарскую саблю. Святослав убрал меч от груди хазарина, уже крикнувшего “Ахура” и приготовившегося умереть, смертью, достойной храброго воина.

В ответ на удивлённый взгляд Армуздета, Святослав промолвил: “Постой, знатный и отважный хазарин. Ваш повелитель — храбрейший из храбрых — Хан Зардаман пал в бою. Ты нужен нам, чтобы со всеми почестями предать тело хазарского владыки и великого воина огню, как того требуют ваши обычаи!” Армуздет воздел глаза к небу и сказал: “Спасибо тебе, мудрый и великий Царь земли Расен! Отдать должное павшему врагу — на это способен только настоящий Воин с чистой душой! Я знаю, Заратуштра не забудет этого, и, когда, через долгие и долгие, как я желаю тебе, годы, придёт твой час, он возьмёт к себе твою душу на Вечные Поля!”

На княгиню рванулся хазарский всадник с тяжёлым копьём, украшенным зелёным бунчуком. Ольга обнажила меч и поскакала ему навстречу. Она держала щит под острым углом так, чтобы копьё врага преломилось. Хазарин, увидев меч в руке княгини, сорвал щит с седла и прикрыл живот, куда Ольга и хотела нанести смертоносный удар. Треск ломающегося копья, бешеный удар, кони, вставшие на дыбы — Ольга едва удержалась в седле, на мгновение потеряв сознание. Следующее, что она увидела — чёрные и злобные глаза хазарина, отбросившего обломок копья и схватившего саблю. Но его глаза медленно потускнели и враг упал с коня. Осмотрев щит, Ольга нашла глубокую царапину прямо в центре Всевидящего Ока, куда пришёлся удар копья и увидела кровь, обагрившую четырёхгранный стальной клык в центре щита. Спрыгнув с коня, Ольга наступила на руку хазарина, всё ещё сжимавшую саблю, и отбросила своим мечом хазарский щит. В груди врага зияла огромная рана — длинный клык щита Рарога — славного предка Ольги сразил всадника насмерть.

В Саркеле начался грабёж. Теперь и жидовины облачились в доспехи, взяли круглые спиральные щиты и ножи-секачи, чтобы оборонять свои дома и храмы. Рослый викинг — знатный Рандеволд, раздробив грудь хазарина тяжёлым мечом, рванулся к еврейскому храму, где, по слухам, хранился громадный золотой семисвечник. Воин-охранник, преградивший викингу дорогу пал с расколотым секачом и раскроенным черепом. Рандеволд ворвался в зал храма, отбросил меч и схватил семисвечник чистого золота, который был много тяжелее меча. Раввин рванулся на викинга сзади с жертвенным ножом, норовя перерезать горло, но воин перекинул старика через себя и поднял его за грудки.

“Ты смел, старик, но со стариками я не сражаюсь!” — улыбнулся викинг — “Неверный, вошедший в храм, умрёт!” — прошипел раввин, — “тебя принесут в жертву, как агнца!” — продолжил старик и полоснул жертвенным ножом по руке викинга. Рандеволд отбросил старика, поднял раненую руку над алтарём и залил его кровью: “Ты доволен такой жертвой, старый змей!” — выкрикнул викинг и, замахнувшись, раздробил раввину голову золотой минорой.

Варяги добивали хазар и евреев, но более были заняты грабежом. Внезапно вакханалия прекратилась, — протрубил русский рог: “Дорогу великой Ольге, княгине Киева, властительнице земель от Варяжского до Русского моря!” — кричали витязи. “Ура!” — и русичи и варяги подхватили крик. За нею следом на белом арабском жеребце, въехал сын Багдадского Халифа — не как пленник, а уже — как почётный гость нового русского форпоста. Ольга сказала ему, что надиктует письмо Хану Булгара, которое запишет на арабском личный переводчик принца.

Только Святослав не появился в захваченном Саркеле, но Ольга, сердце которой было переполнено тревогой за судьбу бесстрашного, мудрого, но слишком горячего сына, держалась гордо, как и положено великой княгине, даже взглядом не выдавая своей тревоги.

Наместник Моше надел доспехи, закутался в длинный чёрный плащ и, проведя своего коня потайным ходом, тут же вскочил на него и поскакал в степь. Тогда Святослав и увидел Младшего Кагана, сразу же бросившись в погоню. Окованный сталью конь отставал, но и наместник сбавлял ход, часто оглядываясь. Моше отбросил тяжёлый спиральный щит и поскакал ещё быстрее. “Стой, Моше! Я не стреляю в спину! Зачем так торопиться на встречу со своим Ягве, если моя стрела всё равно догонит тебя!” — выкрикнул Святослав.

Моше оглянулся на скаку. Он успел вспомнить слова Георгиона, погибшего от его руки, “от стрелы Царя Святослава” — слова убитого стратега бились в висках, как его последнее проклятие. Он успел услышать тонкий звон тетивы, и, через мгновение, стрела попала ему в левый глаз, выйдя через затылок. Мёртвый наместник упал на коня, оставаясь в седле, умная, знающая дорогу лошадь мчала мертвеца прямо в Итиль, столицу Каганата, а из затылка Моше торчал золотой наконечник с выдавленным клеймом: Святослав...

На взмыленном коне Святослав въехал в Саркел. “Ура Великому Князю” — тысячеголосое эхо пронеслось под всей крепостью. “В моём колчане больше нет золотой стрелы!” — крикнул Святослав. “Ура, да здрав будет наш князь, на Итиль!” — снова выкрикнули тысячи воинов. Из подвалов Саркела выкатили бочки с винами, мёдом и пивом. И россичам и варягам раздавали по двадцать золотых римских монет из сундуков Саркела. Русская и варяжская знать пировала в Царской башне — Седерик уже упал со стула, а сильно выпившие Святослав и Рандеволд обнимались и шутили по поводу стрелы князя, ранившей руку племянника Конунга.

Только Ольга не могла уснуть этой ночью. Она стояла на самой высокой башне Саркела. Занимался рассвет. Солнце всходило в утреннем мареве.

“Княгиня, у ворот всадник, ромейский воевода, говорит, что ты его примешь!” “Впустите!”

“Вот мы и снова встретились, Стратег Филипп”, — сказала Ольга, смотря вдаль. “О, великая царица, никто не ожидал, что Саркел падёт так скоро, но в глубине души я верил...” Ольга обернулась: “Посмотри вокруг, ты видишь эти пространства, которым нет конца и края?” — рассветные лучи озарили землю — “Знаешь ли ты их имя?” “Нет, о, царица!” “Имя им — Русь!”

На главную