В «Грозовом перевале» изображена Англия, какой она была в 1847 году. Описанные в романе люди живут не в выдуманном, неземном краю, а в Йоркшире. Хитклиф рожден не на страницах произведений Байрона, а в трущобе Ливерпуля. Нелли, Джозеф и Гэртон говорят языком уроженцев Йоркшира. «Грозовой перевал» повествует не о любви вообще, а о страстях живых, достоверных людей; о праве собственности; о выгодах, которые сулит прочное общественное положение; о браках по расчету; о значении образования; о смысле и роли религии; о взаимоотношениях между богачами и бедняками.
В «Грозовом перевале» нет никакой расплывчатости, туманности. И если в нем фигурируют туманы, то это туманы, клубящиеся над вересковыми полями Йоркшира. Говоря о «стихийности» романа Эмилии Бронте, мы имеем в виду прежде всего изображение самих стихий, великих сил природы, которые меняются так медленно, что на протяжении одной человеческой жизни они кажутся вечными и неизменными. В изображении этих сил нет ни небрежности, ни бесконтрольного полета фантазии. Напротив, оно предельно конкретно: мы словно обоняем кухонные запахи Грозового перевала, ощущаем силу ветра, завывающего в зарослях вереска, чувствуем саму смену времен года. Такая конкретность достигается благодаря точности описания — отнюдь не в силу его туманности.
Эту особенность «Грозового перевала» важно подчеркнуть, по, разумеется, не следует придавать ей преувеличенное значение и делать на ее основе ложные выводы. Сила и очарование романа коренятся не в натуралистическом бытописательстве и не в подробном анализе повседневных мелочей социального уклада жизни. Вполне очевидно, что подход Эмилии Бронте к жизненному материалу весьма отличен от подхода Джейн Остин и куда ближе к подходу Диккенса. Более того, «Грозовой перевал» является в сущности романом того же типа, что и «Оливер Твист». Это не романтическое произведение. В отличие от одноименного фильма, «Грозовой перевал» не является и произведением, рисующим бегство от жизни в безлюдные вересковые равнины, в романтическую любовь. И, уж конечно, это не плутовской роман. Нельзя охарактеризовать его и как «назидательную притчу», хотя он, безусловно, обладает ясно выраженной, настойчиво привлекающей к себе внимание центральной тенденцией. Так же, как и в романе Диккенса, эта тенденция не может быть четко сформулирована одной фразой; роман Бронте не отражает непосредственно какуюнибудь идею или концепцию, какой-нибудь тезис.