Почему ты хочешь найти женщину, которая будет для тебя значить больше, чем я? — спросила она.
В груди его закипел гнев.
Да не хочу же я,— возразил он.
Почему,— не успокаивалась она,— почему ты отталкиваешь меня?
И вдруг его словно осенило: да ведь она одинока, оторвана от людей, не уверена в себе. Она казалась ему прежде такой уверенной, удовлетворенной, довольной, не нуждающейся в нем. Неужели ей чего-то не хватает?
Чем я для тебя плоха? Ты меня тоже не удовлетворяешь. Когда Поль приходил ко мне, он овладевал мной как подобает мужчине. А ты либо не трогаешь меня, либо пользуешься мной, как твоя скотина, только бы поскорее, и снова забыть обо мне.
А как я тебя должен помнить? — спросил Бренгуин.
Я хочу, чтобы ты знал, что ты здесь не один.
Будто я этого не знаю...
Ты приходишь ко мне так, словно тебе это все равно, словно я — ничто. А когда Поль приходил ко мне, я что-то для него значила, я была женщиной. А для тебя я — пустое место, совсем как у скота,— ничто...
Я чувствую из-за тебя, что как раз я — пустое место,— возразил он.
Они замолчали. Она сидела и смотрела на него. Он не мог двинуться, в душе его все кипело, в голове перепуталось. Она снова вернулась к шитью. Но вид ее, склоненной перед ним, не давал ему пошевелиться. Она была чужой, враждебной, властной. И все же не до конца враждебной. Сидя напротив, он почувствовал, как руки и ноги его крепнут и наливаются силой, что он — сильный.
Она долго шила молча. Он не мог оторвать глаз от округлой линии ее затылка, такой родной, зовущей. Она подняла голову и вздохнула. Кровь в нем кипела, ее голос ожег его пламенем.
Пойди сюда,— неуверенно позвала она.
Какое-то время он не шевелился. Потом медленно поднялся и пошел к камину. Это требовало почти нечеловеческого напряжения воли, уступчивости. Он остановился перед ней и посмотрел на нее сверху вниз. Ее лицо снова светилось, глаза опять блистали безумным смехом. Ему стало страшно— как она сильно умела преображаться. Он не мог смотреть на нее: сердце его полыхало огнем.