И она продолжала бы и дальше, не подойди тетушка в этот момент к нам, вытирая глаза.— Что такое? Шепчетесь? Вы, кажется, так довольны своей беседой, мисс Гарлоу, что я, надеюсь, могу спуститься с добрыми вестями?— Я лишь сообщаю ей свое мнение об этих образцах. Правда, никто меня не просил об этом. Но ее молчание, очевидно, означает, что она согласна со мной.»
Ричардсон с великолепным мастерством улавливает тон и ритм живой речи. Насмешки, которые так легко могли бы быть грубыми, обладают утонченностью жестокой и хитроумной пытки. Выразительность слов «приговаривая шепотом»— это поэтическая выразительность, определяемая всей структурой фразы.
О глубине и тонкости психологического анализа Ричардсона говорится довольно часто. Менее охотно отмечается основательность его описаний. И дом Гарлоу в начальных частях книги, и дом терпимости в последующих частях обладают такой непоколебимой и прочной реальностью, которая служит прекрасным фоном для следующих одна за другой глубоко эмоциональных сцен. Вот почему обвинение в сентиментальности здесь менее правомерно, чем могло бы вначале показаться. Подход Ричардсона, сточки зрения современных критериев, несомненно сентиментален. Он намеренно играет на чувствах читателя, ибо игра на чувствах считается желательной ради нее самой. И в этом отрицательная сторона романов Ричардсона и их влияния. Но хотя Ричардсон выжимает из каждого эпизода максимум «чувствительного» эффекта, тем не менее благодаря силе и правдивости центрального конфликта и благодаря тому, что эпизоды его романа так реалистичны и достоверны, этот роман в общем ничуть не страдает от своей сентиментальности.
Здесь кроется парадокс: хотя Ричардсон сентиментален, «Кларисса» в целом не сентиментальный роман. Трудно избавиться от мысли, что это, по всей вероятности, случайность. Ведь Ричардсон стремится изобразить ситуации, заставляющие чувствительные сердца биться быстрее, ибо чувствительные сердца его читателей с замиранием и восторгом ждали именно этого ощущения. На самом же деле ему удалось создать в «Клариссе» настолько впечатляющую картину, что сентиментальность перестает при этом быть смешной. Это либо просто удача, либо гениальность писателя, и, по-видимому, неразумно было бы полагать, что удача могла сопутствовать ему на протяжении всех семи томов.