То, что сам он не отдавал себе ясного отчета в том, каких результатов добивался, явствует из его настойчивых напоминаний в предисловии и послесловии, что роман его должен служить иллюстрацией к «учению о будущей награде». Как прекрасно сказал литературовед Брайан Даунс, «истинная сила... романа и его подлинное этическое значение лежат как раз в обратном, в волнующем восклицании Клариссы, которым завершается книга: «Человек, который был для меня таким злодеем, как вы, никогда не станет моим мужем». Вот в этом-то утверждении женского достоинства в моральных джунглях мира принудительных браков и прикрываемой ханжеством проституции, в утверждении, являющемся прямой антитезой «идее» «Памелы», и заложен действительный источник силы «Клариссы». «В «Клариссе» проповедуется мысль о необратимости человеческих поступков, суровая истина, гласящая, что ничем нельзя возместить ущерб, нанесенный эгоизмом и жестокостью, ничем нельзя возместить беспричинные страдания.»
Но «суровая истина» не тронула бы нас, не будь она облечена в художественную форму, и именно в этой связи реализм изображения и глубина психологического анализа Ричардсона заслуживают особого внимания. Немалым достоинством Ричардсона следует считать его умение показать с искусностью, не поддающейся описанию, чем притягивает к себе Ловлас Клариссу и чем отталкивает ее. Ловлас — личность весьма впечатляющая. Я не могу согласиться с оценкой (конечно, с эмоциональной, а не с этической) Даунса, который называет этого законченного наглеца просто взрослым мальчишкой. Ведь Ловлас, взятый в контексте всего романа, важен и даже страшен тем, что в нем так много от джентльмена XVIII века, что он воплощает в себе представления целой эпохи о культурном человеке, обладающем, в отличие от семейства Гарлоу, качеством, которое Джейн Остин назвала впоследствии благородством манер. Ричардсону прекрасно удалось (опятьтаки, вероятно, без ясно осознанного намерения) нарисовать Ловласа именно таким и в то же время отвратительным. Благодаря этому гораздо более ярко, чем с помощью какой-нибудь моральной абстракции, показан весь ужас положения Клариссы и любой женщины в обществе, которое все еще принято называть у нас благовоспитанным.