Так в чем же существо вклада Ричардсона в литературу? Он создал то, что не совсем удалось Дефо и что начинал создавать «Зритель»,— форму художественной литературы, вполне устраивавшую как в этическом, так и эмоциональном плане новую читающую публику. Несмотря на высказанную Ричардсоном надежду «дать молодежи иную пищу, чем напыщенные и парадные рыцарские сочинения», его романы в определенном отношении продолжали выполнять задачу этих сочинений, волновали чувства ради самого ощущения волнения и недвусмысленно проповедовали ложную жизненную философию.
С точки зрения литературной техники он выжал все, что можно, из эпистолярной формы: в «Памеле» он использовал ее в наивно-реалистическом духе, в «Клариссе» и «Грандисоне» она становится не более чем условностью —«полное правдоподобие» уже больше не беспокоит автора этих книг. Как условность эта форма имеет свои преимущества, ибо благодаря заложенной в ней интимности создается возможность тщательнее исследовать человеческое сердце, и среди исследователей этой области по праву славится Ричардсон. Углубляясь в мир личных чувств и тайных побуждений своих героев, он достигает гораздо более сильного эффекта, чем, по-видимому, намеревался, эффекта, выходящего за рамки простого «чувствительного» волнения. Он проникает в сложный, капризный и противоречивый мир человеческих чувств глубже, чем все романисты до него, и удается ему это потому, что в поисках очевидно трогательной ситуации он наткнулся на ситуацию, истинно трагическую и столь насыщенную реальными противоречиями, что ее изображение затронуло и заставило звучать в сердце струны, связанные с глубинами человеческого опыта, ситуацию, исполненную напряженного драматизма, которым изобилует не знающая покоя жизнь.
Трагедия рождается тогда, когда возникает проблема, которую люди на определенном этапе своего развития разрешить не в состоянии. В XVIII и XIX столетиях такая проблема — не решенная и по сей день — была связана с тем, что женщины все яснее осознавали необходимость эмансипации (причем не только формальной, не только получения избирательных прав и т. п.), а классовое общество было неспособно обеспечить им такую свободу без ущерба для своих насущных интересов. Кларисса вынуждена бороться против своей семьи и Ловласа, а те со своей стороны не могут допустить ее победы, не подорвав, с их точки зрения, необходимые и даже священные устои. Когда художник сталкивается с такой ситуацией, он окунается в самую гущу жизни. Сегодня ричардсоновская Кларисса сумела бы, во всяком случае в какой-то мере, решить стоявшую перед ней проблему. Но роман Ричардсона все еще вызывает у нас отклик, потому что в мире, в котором происходит действие этой книги, ее проблема неразрешима. Пути ее разрешения намечаются лишь в том сочувствии и симпатии, которые вызывает к себе сама Кларисса (часто ведущая себя неразумно). В «Памеле» такой глубины нет, и мы это произведение не приемлем.