«Технический» примитив, простительный зачинателю жанра,— не главный недостаток «Памелы». Основная слабость этого романа в том, что нам предлагают восхищаться поступками и образами, моральная суть которых отнюдь не достойна восхищения. «Вознагражденная добродетель»— таков подзаголовок этой книги, и к концу четвертого тома строго оберегаемая добродетель героини действительно вознаграждается довольно значительным состоянием, не говоря уже о положении в обществе. Если бы Ричардсон намеревался показать в иронической форме, что добродетель Памелы (или любой девицы той эпохи) была ее единственным капиталом, товаром, за который она не могла позволить себе запрашивать низкую цену, то тогда у романиста имелись бы основания для критики с моральных позиций (которую осуществил не он, но Дефо и Фильдинг). Но тема «Памелы» совсем иная. Практичность, с которой девушка и ее родители строят планы насчет того, как ей добиться приличного места в обществе, подается в напыщенном «праведном» ореоле. Решение Памелы выйти замуж за человека, которого она может лишь презирать, не подвергается никакой критике, а последующее «перерождение» сквайра Б. предназначается лишь для пущего назидания. Каждый выпад в «Шамеле» (не говоря уже о «Джозефе Эндрусе») что-то действительно разрушает в ричардсоновском престиже, и в результате «Памела» сохраняет теперь значение лишь как документ, как свидетельство особенно омерзительных сторон буржуазно-пуританской морали.
Но удивительное дело, вслед за «Памелой» появляется «Кларисса»— книга поразительно тонкая и интересная. Самое замечательное в «Клариссе»— сила ее воздействия. Для этого романа характерна такая энергия, такая способность увлечь читателя, которых не знал ни один предшествующий, ни даже последующий английский роман, вплоть до появления в литературе Джейн Остин.
Романы Дефо, Фильдинга и все романы-притчи держат читателя на некотором расстоянии от того, что в них происходит. Нам нравятся Молль, Том Джонс, пастор Адамс, нас волнуют их жизнь и стоящие перед ними проблемы. Они, как и другие люди, обладают характерными особенностями, и нами овладевает искушение взглянуть на них просто, без предвзятости, как это часто бывает в жизни, когда в одной фразе или мысленном жесте мы хотим сказать о своем знакомом то, чего фактически в одной фразе не скажешь. Подобное упрощенное восприятие образов не наносит никакого урона замыслу упомянутых авторов. С «Клариссой» дело обстоит иначе. Мы оказываемся втянутыми в жизнь героев так, как редко случается, когда речь идет о жизни реально существующих людей. По мере усложнения жизни Клариссы, которая оказывается в невыносимом положении, мы все острее чувствуем западню, нас охватывает ощущение невозможности вырваться из паутины недоразумений, ненависти, ревности и равнодушия, которая вот-вот задушит героиню.