Пожалуй, мы ближе всего подойдем к сущности и трудности «назидательной притчи», если скажем, что она иллюстрирует то или иное представление о жизни. Это представление может выражаться в форме заповеди (как в произведениях Ханны Мор, «совершенно праведных, правильных и совершенно здравых») или же в гораздо менее однозначной форме мировоззрения (как в «Путешествиях Гулливера»). Ключевым словом в том и другом случае остается слово «иллюстрация».
Иллюстрация может стать произведением искусства, может обогатить то, что вызвало ее к жизни, и приобрести самостоятельную ценность как успешное проявление художественной выразительности. Но опасность заключается в том, что возможности иллюстрации ограничены: ей, к сожалению, приходится наглядно указывать на какое-то явление, а не свободно развиваться по собственным законам. Иллюстрации в силу ее характера нельзя «давать воли». Никогда не приходится забывать, какой цели она служит. Иначе она перестанет быть иллюстрацией.
Когда дело касается «назидательной притчи», эта опасность становится особенно грозной: роман-притча должен иллюстрировать определенную абстрактную идею. Абстрактные же идеи и особенно абстрактные заповеди («Никогда не поздно исправиться» и т. п.) подчас выражают чересчур упрощенные представления о жизни. В какой-то момент они, несомненно, приносят пользу, но длительного испытания временем не выдерживают. А настоящее искусство, в том числе настоящие иллюстрации, не должно спасовать перед таким испытанием. Если мы начнем проверять истинность заповеди «Никогда не поздно исправиться», то, увы, обнаружим, что иногда это вовсе не так. Поэтому иллюстрация к ней (роман Чарльза Рида), весьма возможно, не только не свяжет нас с теми житейскими конфликтами, которых данная заповедь касается, но, напротив, обнаружит стремление автора уйти от разрешения этих конфликтов.
Следовательно, один из факторов, ограничивающих значение «назидательной притчи», очевидно, кроется в ограниченности, свойственной упрощенной или порочной жизненной философии. Такую ограниченность мы наблюдаем у Ханны Мор или Олдоса Хаксли. Удачный, жизнестойкий роман-притча избегает этого недостатка. Либо истина, которую он успешно иллюстрирует, сама по себе столь глубока и связана с таким богатым жизненным материалом, что в состоянии выдержать серьезное испытание (скажем, «Джонатан Уайльд» Фильдинга— притча о буржуазном обществе, несмотря на все свои недостатки, выдержавшая испытание временем), либо писатель, сочиняя притчу, наполняет свое творение такой полнокровной жизнью, что притча выходит за рамки идеи, подсказавшей ее.