«Назидательная притча» Свифта представляет собой великое художественное произведение, несмотря на слабость свифтовской философии. Причина успеха этого произведения коренится в том негодовании, которое оживляет притчу и волнует наше воображение. Именно волнующая жизненность, гнев по поводу унижения человека в мире, в котором жил Свифт, делают «Путешествия Гулливера» великим произведением и лишают всякого значения заключенную в романе философию. «Путешествия Гулливера» исполнены гнева, горького гнева, вызванного тем, во что человек превратил человека, гнева, рожденного не абстрактной идеей и не невротической чувствительностью, а мужественным реализмом, способностью смотреть в лицо фактам XVIII столетия, непритупляющимся чувством жизни. Все это Свифт вдохнул в свой роман-притчу и в его язык.
Литературоведы, считающие владение стилем таким же легко усваиваемым достоинством, как умение расставлять цветы в вазе, часто уверяют нас, что стиль Свифта — это образец, которому надлежит подражать тем, кто хочет писать хорошо. Но писать, как Свифт, можно, только чувствуя, как Свифт» и видя жизнь так, как видел ее он.
«Назидательная притча» представляет собой один тип романа, одно направление литературного развития, которое можно проследить в XVIII веке, начиная с Бэньяна. Начало ему положил, конечно, не Бэньян. Своими корнями оно восходит к библейским притчам, к средневековым моралите, к проповедям, которые простой народ веками слушал каждое воскресенье во всех деревнях и городах страны. Роман-притча принадлежит той великой аллегорической традиции, которая прочно утвердилась в сознании человека со времен средневековья. Мы уже отмечали, что система изображения жизни в таком романе определяется той или иной общей этической концепцией или точкой зрения автора. И мы увидим, что это превалирование «системы» составляет силу такого романа, но может легко стать и его слабостью, если «система» согрешит против истины.
Контрастом «назидательной притче» служит другой тип художественной прозы, источником которого является иное проявление интереса к жизни. Нэша, Дефо или Смолетта в той или иной степени интересуют моральные проблемы, но в центре их произведений никогда не стоит одна идея, одна абстрактная концепция. Их не интересуют аллегории. Их больше волнует внешняя пластика жизни, чем ее этический смысл. Талант их обращен в первую очередь к тому, чтобы воспроизвести на страницах книги действительность, дать читателю правдивое представление о том, как протекает жизнь персонажей. И если в их произведениях можно говорить о системе изображения жизни, то это вовсе не та система, которую писатель применяет сознательно, исходя из своего мировосприятия. Это система, обязанная своим происхождением тому «чувству жизни», которым наполнена каждая страница их книг.