В то время как «назидательная притча» выросла из средневековых моралите и воплощает развитие аллегорической традиции, новая, неаллегорическая повесть явилась продуктом распада средневекового общества. Она связана, в частности, с такими процессами, как прогресс науки и зарождение журналистики. Не случайно и Нэш и Дефо были журналистами и публицистами, окунувшимися в актуальные проблемы своего времени не столько из-за страстного чувства морального долга, сколько из-за острого интереса к волнующему процессу бытия, да к тому же в силу необходимости зарабатывать на жизнь. Их прежде всего характеризует то, что впоследствии приобрело избитое определение «интереса к человеку».
В настоящее время под этими словами чаще всего подразумевают интерес к жизни, лишенный обобщенно-морализующего характера и, конечно, прямо противоположный аллегории. Житейские истории, появляющиеся в наших газетах, представляют собой — если это не абсолютно бездарные или сенсационные поделки — куски и кусочки жизни, отдельные стороны человеческого опыта, подчас анекдотичные, а иногда и типичные. Но они никогда не имеют специальной многозначной «нагрузки». От читателя не требуется, чтобы он делал из них какой-либо иной вывод, кроме самого общего и максимально неконкретного заключения: что ж, такова жизнь...
На Хиросиму сброшена атомная бомба, и первые полосы газет кричат об этом событии: «драматично», «невероятно», «чревато далеко идущими последствиями»— как кому нравится. Политические и. моральные последствия этого акта анализируются, пусть неудовлетворительно, в передовых статьях. А затем постепенно на газетные страницы проникают «рассказы о людях». В них описывается, что испытывали те, кто был в Хиросиме в момент взрыва, и тот, кто нажал на рычаг спускового устройства и сбросил бомбу, рассказывается, какую жизнь ведет летчик, когда он не сбрасывает атомные бомбы, на сколько времени прекратилось трамвайное движение, как чудом спасся некто Мицуото. Тот факт, что «рассказы о людях» в наших газетах почти всегда подаются с нейтральных моральных позиций, без попытки осмыслить события, делает газеты нередко просто отталкивающими. Интерес к «пластике жизни», не сопровождаемый попыткой дать оценку фиксируемым явлениям, в конечном счете обязательно ведет к безответственности. Такая опасность подстерегает писателя, считающего, что он вправе игнорировать систему изображения жизни.