Даже в период своего расцвета феодальное общество (во многом благодаря существованию наследственных прав старшего сына) порождало множество таких авантюристов, и обеспечить всем им место под солнцем оно было не в состоянии. Они стали, помимо всего прочего, резервом, пополнявшим ряды участников крестовых походов. С ростом торговли, усилением централизации королевской власти, изобретением пороха, а в Англии с огораживанием, число таких авантюристов сильно возросло. Менее удачливые превращались в нищих (мрачное пятно на «благополучии» елизаветинской эпохи), многие пошли в армию. Воинственным феодальным монархам нужны были наемные солдаты.
Наилучшей иллюстрацией социального явления, породившего плутовской роман, являются в английской литературе те части «Генриха IV», где речь идет о Фальстафе. Из шекспи ровского Пойнса, при его жизнелюбии, находчивости и полной аморальности, получился бы великолепный герой плутовского романа. Фальстаф и его дружки — выходцы из различных слоев общества. Но все они — отбросы феодализма и скорее принадлежат елизаветинской эпохе, чем XV столетию. Вообще говоря, их нельзя отнести ни к какому обществу. У них нет социальных корней. У них нет постоянного места жительства. Они кормятся своей смекалкой. Они не следуют никаким моральным нормам, кроме одной: каждый за себя и черт побери отстающего. Они осмеивают все, что считается священным в феодальном обществе: рыцарскую доблесть, честь, сыновнее послушание, верность и даже королевский титул.
Да, такими были герои плутовских романов. Они отражали на страницах прозы мироощущение пойнсов, бардольфов и пистолей всей Европы. Для них жизнь не была упорядоченным и благополучным существованием. Плутовские романы — «Ласарильо с Тормеса» (1554), «Гусман из Альфараче» (1599) Алемана, «Несчастливыйпутешественник» (1594) Томаса Нэша — повествуют о разбое и приключениях, живых и разнообразных. Эти романы (за исключением отдельных романтических эпизодов) реалистичны. Диапазон настроений, которыми они проникнуты, широк: от проказливости до цинизма. Они начисто лишены духа, свойственного феодальной литературе. И в них нет системы изображения жизни. Как и сам Фальстаф, они повествуют о жизни, не следуя никакому принципу, и в конечном счете попадают в полную зависимость от нее.