В обеих этих категориях романов важна степень жизненности. Произведения Анны Рэдклиф более жизненны, чем книги Рена, и я не могу утверждать, что романтический роман не может обладать подлинной ценностью. Я хочу лишь сказать, что в нем преобладает нереалистическое начало. Аналогичным образом во всех реалистических романах есть непременно доля романтики. В некоторых из них («Джейн Эйр», «Адам Вид») романтическая окраска настолько сильна, что заставляет почти отказаться от того, чтобы всерьез воспринимать эти книги как художественные произведения.
Я не считаю, что каждый из рассматриваемых терминов — «реализм» и «романтизм»— является исчерпывающим. Реализм дает слишком много поводов для того, чтобы его перетолковывали как фотографический натурализм. (Возьмите, например, творчество и манифесты Золя, Арнольда Беннета и Джеймса Т. Фаррела.) Романтизм — слово еще более опасное. Во-первых, из-за его связи с понятием романских языков (в противоположность германским, славянским и кельтским). И с другой стороны — из-за вызываемых им ассоциаций с движением романтизма, которое модно чернить, в чем я не хотел бы принимать участия. Но, к сожалению, более удачные термины подобрать не удается, и поэтому я употребляю слова «реализм» и «романтизм» в том смысле, о котором говорилось выше, сознавая при этом не только грозящую мне опасность, но и заключенное в этих словах действительное и важное различие.
Если роман — это реалистическое художественное произведение в прозе, завершенное и имеющее определенную длину, то ни одна из книг (за исключением «Дон-Кихота» и, с некоторыми оговорками, «Пути паломника»), названных среди наследия, из которого должен был черпать писатель XVIII века, из фонда, к которому имели доступ Дефо, Фильдинг, Ричардсон, не представляет собой романа.
Ни одна из них, кроме плутовских романов, «Сатирикона», Рабле, а также Библии, не является и реалистическим произведением (в том смысле, в каком я употребляю этот термин), хотя в них имеются реалистические элементы. В то же время реалистические произведения этой группы не обладают законченностью, единством материала и определенной длиной — не обладают чертами, которые, как мы увидим, характерны для романа. «Несчастливый путешественник»— серия эпизодов, почти дневник, без начала и конца. «Сатирикон» в дошедшем до нас виде — это собрание отрывков. И лишь такие части Библии, как книги Эсфири, Руфи и Иова, написаны в согласии с установленным нами «стандартом». Даже «Гаргантюа и Пантагрюэль», этот непревзойденный шедевр,— скорее не роман, а колоссальный сгусток материала, сырье для полдюжины не получивших окончательного оформления романов.