Мне кажется, Джек Линдсей неправ, свободно ассоциируя Небесный Город со стремлением современного человека к товариществу. Бэньян верил в потустороннюю жизнь, и нет никакого смысла утверждать, будто, имей он иной багаж знаний, он верил бы в другой идеал. Важно другое: позитивность веры Бэньяна в потустороннюю жизнь и напряженность изображаемой им смертельной борьбы, которые (как великолепно показал Линдсей) придают его прозе энергичность и разговорную жизненность,— качества, по своей ценности далеко превосходящие антигуманистический, пораженческий характер самой легенды. Способность претворить легенду в нечто позитивное и жизненное проистекает из глубокого и последовательного приобщения Бэньяна не только к народной мифологии своего времени, которую он обновил, но и к жизни своей эпохи (ведь этот лудильщик сидел в тюрьме за диссидентские убеждения), к актуальным проблемам, волновавшим Англию XVII века.
«Путь паломника»— произведение аллегорическое и в то же время разговорно-бытовое — служит связующим звеном между средневековой аллегорией и «назидательной притчей» XVIII столетия. У суровой и незатейливой (хотя ни в коем случае не грубой) пуританской этики Бэньяна на первый взгляд мало общего с мирской и острой сатирой Свифта, но по сути своей «Путь паломника» и «Путешествия Гулливера»— произведения родственные.
Различие в тоне в значительной мере объясняется различием в общественном происхождении этих писателей. В то время как за каждой страницей Бэньяна стоит скромный, но независимый «маленький человек» со своими взглядами и лишениями, честный, справедливый ремесленник с незыблемыми моральными устоями, свифтовский Гулливер вызывает у нас образ сугубо интеллектуального и чуткого представителя правящего класса, опирающегося, несмотря на отсутствие «светскости» в его поведении, на утонченную культуру светского общества, где, во всяком случае в определенных кругах, он чувствует себя как дома. Сама способность Свифта шокировать это общество проистекает из его принадлежности к нему. Этим же объясняется и отсутствие у него положительной программы. В отличие от Бэньяна он не обращается к аудитории, которая мучительно жаждет узнать путь к избавлению от придавивших ее тягот. Потому и его способ шокировать публику, не будучи менее действенным, резко отличен от тактики Бэньяна. Прежде всего Свифт стремится показать читателям, что мир, в котором •они живут, вовсе не таков, каким они его считают, что он много хуже. В центре внимания Свифта — не пуританин, ищущий спасения души, а Англия в царствование королевы Анны, и оружие, которым писатель сражается,— это его человеческое негодование.