Основной недостаток «Джонатана Уайльда», усугубляемый всем, о чем я говорил выше, заключается в том, что никто из лагеря «добрых» в действительности не отстаивает человеческие ценности (как это делает, например, Том Джонс). Вот почему вся увлекательность и жизненность, какие есть в книге, выпадают на долю негодяев. Этот недостаток — не абстрактная «эстетическая» слабость. Это недостаток, непосредственно проистекающий из ограниченности социального кругозора Фильдинга.
Я дал довольно подробный разбор «Джонатана Уайльда», потому что он представляет собой типичный пример «назидательной притчи», и другого способа показать, как следует трактовать произведения подобного рода, нет. Если мы будем подходить к «Джонатану Уайльду» или любому другому роману с заранее выбранной меркой, считая, что в романе самое главное — это характеры (как у Диккенса), или фабула (как у Стивенсона), или атмосфера (как у Харди), или композиция (как у Уилки Коллинза), тогда мы мало что сумеем сказать о чудесном произведении Фильдинга. Это, конечно, не значит, что характеры и т. п. не играют важной роли. Мы хотим лишь подчеркнуть, что все эти элементы должны рассматриваться только в тесной связи с центральной идеей и целевой установкой каждого отдельного произведения.
Традиция «назидательной притчи» на «Джонатане Уайльде» не кончилась. Томас Дэй в своем популярном романе «Сэндфорд и Мертон», Годвин (и другие, менее крупные радикально настроенные писатели последних двух десятилетий XVIII века), Инчболд (ее «Природа и искусство»— интересный образец жанра притчи), Мария Эджуорт, Ханна Мор продолжали эту традицию. Форма «назидательной притчи» сохранилась и на протяжении XIX столетия и в XX веке. Наглядные примеры этого — романы Рекса Уорнера и в менее отчетливой форме — романы Грэма Грина.
Но здесь нас останавливает вопрос: в какой же момент «назидательная притча» превращается в иной жанр? В каждом романе с определенной моральной направленностью (то есть в каждом хорошем романе) есть нечто от притчи. И тем не менее к романам, скажем, Ричардсона, Джейн Остин или Джордж Элиот термин «назидательная притча» неприменим. Когда именно применение этого термина становится невозможным, определить нелегко. Быть может, нам следует придерживаться такого взгляда: когда роман перестает быть иллюстрацией, превращается в самостоятельное изображение жизни, когда мы открываем в нем вещи, выразить которые при помощи первоначально данных понятий уже невозможно, для такого романа термин «назидательная притча» уже не подходит.