Говоря об одном романе Грэма Грина, Генри Рид заметил: «Сила его первоначальных убеждений не оставила ему возможности новых открытий в процессе создания книги. Поэтому и читатель в ней ничего не открывает.» 1 Я не собираюсь вступать здесь в спор о том, правильна ли данная характеристика Грина. Во всяком случае, я предпочел бы здесь слову «сила» слово «характер» (не сила, а характер мировоззрения человека делает его ограниченным). Но я думаю, что высказывание Рида небезосновательно и справедливо по отношению к «назидательной притче» как таковой.
Интересным примером романа XVIII века, в основе своей являющегося «назидательной притчей», хотя в конце концов перерастающего в нечто иное, служит «Калеб Вильямс» Годвина, вышедший в 1794 году и в течение двух десятилетий считавшийся лучшим романом своего времени. Характер морализирования Годвина ощущается на протяжении всего романа (Годвин рассматривал свою книгу как подслащенную пилюлю, начиненную идеями «Политической справедливости») и воплощен уже в эпиграфе:
«Среди лесов леопард щадит себе подобных,
И тигр не нападает на детенышей тигра.
Лишь человек всегда враждует с человеком.»
Годвин оставил нам интереснейший рассказ о том, как сложился у него замысел «Калеба Вильямса»:
«У меня зародился замысел книги о вымышленных похождениях, которая должна была быть чрезвычайно увлекательной. Следуя этому замыслу, я сначала сочинил третий том моей книги, затем второй, а потом уж первый. Я занялся описанием серии приключений — побегов и преследований, во время которых беглец находится во власти постоянного страха, что его поджидают наитяжелейшие несчастья, а преследователь благодаря своей находчивости и богатству держит свою жертву в состоянии самых мучительных опасений. Таким был задуман третий том.
Затем я почувствовал необходимость придумать драматически напряженную и захватывающую ситуацию, объясняющую, почему преследователь все время стремится держать свою жертву в постоянной тревоге и страхе... Мне представилось, что лучше всего этого можно достигнуть, прибегнув к тайному убийству, расследовать которое невинную жертву толкает непреодолимое любопытство... В этом случае у убийцы будут веские причины преследовать своего несчастного разоблачителя... и навсегда подчинить его своей власти. Таков был план второго тома моей книги.