Недостаточно назвать этот мир «эскепистским». Этим его характеристика не исчерпывается. Всякое искусство представляет собой в значительной мере уход от действительности. Нельзя также ограничиться упоминанием об идеализации жизни в рыцарском романе, преподнося идеализацию как что-то вроде первородного греха, не нуждающегося в дальнейшем осуждении. Ведь способность уйти от реальной действительности, использовать накопленные знания о прошлом для того, чтобы увидеть будущее, составляет величайший дар человека. Мы не должны забывать блестящих слов Аристотеля о том, что ценность поэзии заключается именно в том, что она изображает людей не такими, какими они являются, а такими, какими они должны быть, или (если говорить более понятным у нас языком) такими, какими они способны стать. Это поразительное свойство искусства уводить нас из реального мира и, как сказал Шелли, «пробуждать и развивать сам ум, превращая его во вместилище тысячи неосознанных комбинаций мысли», является не второстепенным, не случайным, побочным продуктом, а самой ценной чертой искусства. Если бы искусство, как стремится утверждать школа классического натурализма, действительно только изображало жизнь как она есть, оно было бы гораздо менее важной формой человеческой деятельности, ибо в этом случае оно не меняло бы сознание людей, а лишь утверждало бы его в существующем виде.
Следовательно, говоря о рыцарском романе, мы должны помнить, что с ним связан «эскепизм» особого типа. Средневековый роман не пытается воспроизвести картину жизни в описанных странах и в описанные времена. Он пытается «использовать содержание как средство передачи новой философии». В предисловии к своему монументальному изданию сочинений Томаса Мэлори Э. Вайнейвер пишет: «Какова бы ни была тема повествования [куртуазного романа.— А. К.], его главная функция... заключалась в том, чтобы выражать Мысли и чувства, порождаемые куртуазными идеалами, переводить на язык поступков и образов тонкое многообразие куртуазных переживаний и сложнейший кодекс куртуазного поведения.» Это в равной мере справедливо и по отношению к поэтам XII—XIII столетий, о которых говорит Э. Вайнейвер, и к таким романам XVII века, как «Орнат и Артезия».