Наше внимание прежде всего привлекает конкретность этой книги. Сомнений относительно того, что представляет собою «Эмма», у нас нет. Это живой организм, продолжающий жить «на собственном дыхании». В «Клариссе» наше внимание неоднократно фиксируется на определенных моментах не потому, что оно должно быть на них зафиксировано, а потому, что Ричардсон хочет доставить своим читателям «утонченное наслаждение». В «Томе Джонсе» события очень часто носят надуманный характер, мы чувствуем присутствие за кулисами Фильдинга, поставившего этот спектакль. «Эмма» живет естественной, нерушимой логикой самой жизни, и ни одну ее часть нельзя извлечь из общего контекста. Даже те эпизоды, которые на первый взгляд кажутся только приемами, рассчитанными на создание некоторого напряжения в развитии действия (например, таинственное фортепьяно, история с письмами Джейн на почте, неясность, заключающаяся в том, кого имеет в виду Хэрриет — господина Найтли или Фрэнка Черчилля), на самом деле преследуют иную, более значительную цель. Они либо раскрывают образ, либо «не раскрывают» его. Последняя функция сложна и немаловажна.
Джейн Остин, подобно Генри Джеймсу, захвачена сложностью личных взаимоотношений людей. Что в действительности представляет собой тот или иной человек? Действительно ли Фрэнк Черчилль невежа? Автор высказывает это сомнение не для того, чтобы запутать читателя, а для того, чтобы углубить понимание данного образа. Наиболее сложные образы «Эммы», как и люди в реальной жизни, проявляют свою истинную сущность постепенно и подчас преподносят окружающим сюрпризы. Оставляя на время в стороне мелкие недостатки романа, к которым мы вернемся позже, не будет преувеличением сказать, что «Эмма» так же правдоподобна, как наша собственная жизнь, и в такой же степени конкретна.
По этой-то причине трудно и не всегда полезно определять тему романа в одной фразе. Так же как в реальной жизни понятие «брак» (если только не рассматривать его в чисто теоретическом и, быть может, не очень плодотворном аспекте) не может быть сформулировано на основе известных нам супружеских пар, так и супружество в «Эмме» рассматривается только в свете реальных и конкретных личных взаимоотношений. Если, прочитав роман Остин, мы узнаем больше об институте брака, то это происходит потому, что мы узнали больше о нескольких конкретных супружеских парах, мы обогатили свой опыт. Мы настолько захвачены миром Хартфильда, что начинаем сами разделять, например, привязанность Вудхауса к дочерям или смущение Хэрриет при встрече с Мартинами в лавке обойщика. Когда Эмма грубит мисс Бэйтс на Бокс-хилл, мы чувствуем, как краска заливает лицо мисс Бэйтс.