В «Джозефе Эндрусе» неоднократно затрагивается тема милосердия. Характерна беседа Адамса с управляющим Питером Паунсом:
« — Да, слава богу, у меня кое-что имеется,— ответил тот,— и я довольствуюсь этим и не завидую никому, я кое-что имею, мистер Адамс, и от своего имени я делаю столько добра, сколько могу.
Адамс ответил, что богатство без милосердия ничего не стоит: оно только тем приносит добро, кто делает добро другим.
У нас с вами,— сказал Питер,— разные понятия о милосердии. Признаться, в том смысле, как оно обычно употребляется, я это слово недолюбливаю; по-моему, милосердие нам, джентльменам, не к лицу: это чисто пасторское свойство, хотя я не стану утверждать, что пасторы-то всегда обладают им.
Сэр,— сказал Адамс,— я определяю милосердие как великодушную наклонность давать облегчение страждущим.
Такое определение,— ответил Питер,— мне, пожалуй, по вкусу: милосердие, как вы сказали, наклонность, да... и состоит не столько в деяниях, как в наклонности к ним. Но, увы, мистер Адамс, кого разуметь под страждущими? Поверьте мне, люди страдают по большей части от воображаемых горестей, и, давая им облегчение, мы иной раз проявляем больше глупости, чем доброты.
Но подумайте, сэр,— возразил Адамс,— ведь голод и жажду, холод и наготу и другие горести, гнетущие бедняков, никак нельзя назвать воображаемым злом.»
В этом диалоге все важно. Сама тема была затронута раньше, в энергичном отпоре ужасающей госпожи Тау-Вауз:
«Плевать я хотела на простое милосердие! Простое милосердие учит нас заботиться прежде всего о себе и о наших семьях; я и мои родные не дадим тебе разорять нас своим милосердием, уж будь уверен!»
К той же теме снова обращается Джозеф, который, отослав Адамса спать, в одиночестве рассуждает о милосердии и чести.
Беседа с Питером Паунсом — великолепный образец не только энергичного стиля диалогов Фильдинга, но и тонкости его диалектики. Паунс начинает с типично материалистического определения милосердия, казалось бы, отвечающего здравому смыслу. Но к концу диалога его материализм превращается в бесплодный идеализм («люди страдают по большей части от воображаемых горестей»), а непрактичный идеалист Адамс утверждает существование таких явлений, как «голод и жажда, холод и нагота».