Итак, источником могучего эмоционального воздействия романа «Оливер Твист» является изумительное по своей жизненности изображение социальных низов, вызывающее у читателя сочувствие к обитателям этого мира. Слабая же сторона книги обусловлена тем обстоятельством, что Диккенсу не удалось развить и провести красной нитью через весь роман главную идею, с такой силой выраженную в первой его четверти. Эту слабость никоим образом нельзя назвать полной творческой неудачей; в последующей части книги есть отрывки, не уступающие по силе наиболее удачным сценам первых глав, а в основе нашего окончательного впечатления о романе лежит, как уже говорилось, картина двух миров. Тем не менее слабости Диккенса бросаются в глаза, поэтому мы на них и останавливаемся.
Не случайно появление в романе господина Браунлоу обозначает выход сюжета на поверхность. Оно призвано вызволить Оливера из мира подонков и утвердить его в положении респектабельного члена общества. Не собственными усилиями героя совершается эта метаморфоза, да иначе и быть не может! Все содержание первой части романа убеждает нас в том, что у оливеров твистов мира угнетенных нет ни малейшего шанса освободиться из-под гнета вездесущего аппарата, пущенного в ход джентльменом в белом жилете.
Таким образом, сюжет с самого начала выступает как литературный прием, как своего рода трюк. Оливер может быть спасен для той роли, которая уготована ему по сюжету, только если его предшествующая жизнь будет низведена до степени «долгого и тревожного сна». Но ведь мы-то отлично знаем, что пережитое Оливером — не сон; условия его предыдущей жизни представляют для нас несравненно большую реальность, чем гостеприимные дома в Пентонвиле и Чертей. Более того, под воздействием образного строя романа именно мир Браунлоу и Мэйли мы воспринимаем как сон, как вымышленный мир грез, в который Оливер был перенесен по воле счастливого случая и сюжета, но который всем по-настоящему живым персонажам книги не удается увидеть даже краешком глаза. В сущности, мир Браунлоу и Мэйли призрачен; это всегонавсего рожденный бегством от действительности романтический мир потерянных завещаний, незаконно лишенных своего состояния найденышей и дурацких совпадений — мир обязательных атрибутов традиционного романтического сюжета.