Ральф Фокс, один из немногих современных критиков, пытавшихся взять Скотта под свою защиту, писал:
«...Он знал, что у человека есть не только настоящее, но и прошлое; его удивительный и щедрый гений выразился в попытке синтезировать достижения литературы XVIII века так, чтобы роман соединил в себе поэзию и прозу жизни; чтобы естественная любовь Руссо сочеталась с чувствительностью Стерна, с широтой и мощью Фильдинга.
Его постигла неудача. Но неудача не была бесславной, а причины, в силу которых Скотту не удался этот синтез, заслуживают тщательного изучения. Теперь стало модным порицать Скотта, видеть в нем не больше как автора нестерпимо сентиментальных романов с умело закрученным сюжетом. Именно таков Вальтер Скотт в представлении Форстера. Но Бальзак придерживался другой точки зрения. Бальзак считал Скотта единственным писателем, которому он действительно многим обязан. При всем моем уважении к Форстеру, которого по праву можно назвать сегодня единственным нашим значительным романистом, я все-таки разделяю мнение Бальзака.
Почему же Скотт не справился со своей грандиозной задачей? Дело в том, что его глаза были закрыты глухими шорами.»
Скотт и вправду носил шоры, шоры гуманного аристократа, но они не закрывали ему всего поля зрения. Они ограничивали кругозор романиста, но не делали его слепым. Я далек от мысли назвать какой бы то ни было из его романов, даже «Эдинбургскую темницу», великим романом или предположить, что когданибудь Скотта будут сравнивать с Шекспиром (как это сплошь и рядом делали в течение прошлого века). Вместе с тем я твердо убежден, что пренебрежительное отношение к Скотту как к писателю недопустимо. Те самые качества, из-за которых он кажется в наши дни таким старомодным,— чувство национального самосознания, простота и известная наивность, отсутствие заботы об узко понимаемой «эстетичности»— еще завоюют ему в одно прекрасное время всеобщее уважение, и оно будет много прочнее той популярности, которой он пользовался в прошлом.
В девятнадцатой главе романа «Оливер Твист» Оливер, которого господин Браунлоу отвез к себе домой из здания суда, где мальчик потерял сознание, просыпается после забытья и обнаруживает, что он лежит в мягкой постели: