«Хотя я не склонен утверждать, что рождение в работном доме само по себе самая счастливая и завидная участь, какая может выпасть на долю человека...» 1
Тяжеловесность прозы служит отражением неуклюжести, негибкости мысли. Об этом же недостатке свидетельствует и повторение слов «добрый старый джентльмен» при упоминании имени Феджина. (Слабость Диккенса в изображении им воровского мира, несомненно, прямо соотносится с «Джонатаном Уайльдом»; в ход идет та же самая ирония — вплоть до использования тех же слов,— но поскольку описание воровской среды у Диккенса не основывается, как у Фильдинга, на спасительном интересе к моральной стороне дела, оно наскучивает гораздо быстрее.) Чувство еще большей неудовлетворенности вызывают «душещипательные» нотки (то есть каждое упоминание о материнстве, сценка между Оливером и Диком и т. д.). Несколько раз поймав Диккенса на том, что он пытается исторгнуть у читателя жалостливую слезу, играя на сентиментальных струнах его души, мы начинаем с подозрением относиться и к тем местам в романе, которые нас действительно трогают, опасаясь, как бы и на этот раз не стать жертвой дешевого трюка.
Впрочем, слабости, которые можно суммарно охарактеризовать как недостатки сознательного мировоззрения самого Диккенса, с лихвой покрываются в первых одиннадцати главах «Оливера Твиста» замечательными достоинствами произведения. Объективная глубина изображения действительности заставляет забыть о субъективных изъянах. Снова и снова Диккенс отбрасывает в сторону свой тяжеловесный юмор, забывает о том, чтобы попытаться подражать Фильдингу или отстаивать нашу веру в святость и красоту материнства, и поднимается моментами до такого драматизма, до таких прозрений, которые поражают воображение своей глубокой и яркой правдивостью. Мы уже отмечали то впечатление, которое производят слова врача, известившего о смерти матери Оливера. Большинство бесед между Бамблом и госпожой Манн; все главы, посвященные гробовщику; встреча Оливера с Ловким Плутом и первое описание воровского притона — во всех этих сценах художественная выразительность на самом высоком уровне. Такой же вершиной художественной выразительности является сцена, когда Оливер просит еще каши, и отрывок, в котором Оливер и Сауербери обмеряют покойницу: