ХХ век: Конрад, Беннет, Уэллс, Голсуорсн, Вульф, Лоуренс, Джойс, Форстер
Вместе с Джозефом Конрадом мы переступаем порог XX века. Дело здесь не только в датах. Меняется весь исторический горизонт. Мир «Ностромо»— это мир современного империализма, войны, насилия, концентрационных лагерей, перемещенных лиц и массовой истерии. Масштабы этих явлений и их характер в корне отличаются от всего, что испытало человечество в прошлом. Процесс распада викторианского общества вступил в новую стадию — в стадию, которую предугадала Эмилия Бронте в романе «Грозовой перевал» и в которой срываются все показные покровы благовоспитанности; трения и конфликты выходят на поверхность и обостряются, принимая форму борьбы масс, невообразимого экономического кризиса, революционного столкновения антагонистических классов.
Не удивительно, что в английской литературе XX века, независимо от того, с каких позиций писались те или иные произведения, преобладает неуверенный и напряженный тон. Даже в романах Э. М. Форстера и Вирджинии Вульф, писателей в высшей степени изысканных и, казалось бы, умеющих отстраняться от житейской суеты, ощущаешь глубокую тревогу и неуверенность.
Принято считать, что огромная сложность современной жизни и присущая революционному периоду атмосфера текучести и неустойчивости делают литературу занятием небывало трудным. Общее состояние английской культуры на протяжении первой половины нашего столетия, на первый взгляд, как будто подтверждает правильность этого суждения.
Мы не можем задаться целью проанализировать или всесторонне обсудить на этих страницах столь сложную и трудную ситуацию. Я не стану предлагать читателям перечень выводов и обобщений, которые невозможно было бы за недо-
статном места подкрепить доказательствами. Укажу лишь на несколько главнейших проблем, возникающих в этой связи.
Самой поразительной и в каком-то смысле самой тревожной особенностью развития романа в XX веке является все углубляющаяся пропасть, разделяющая «настоящие» художественные произведения и произведения «популярные». С одной стороны, большинство романов, получающих наиболее высокую оценку и удостаивающихся наивысшей похвалы со стороны знатоков, не читаются массовым читателем (во времена Вальтера Скотта или, скажем, Диккенса дело обстояло иначе); с другой стороны, интеллигенция презирает и почти не читает «бестселлеры», рассчитанные на нетребовательные вкусы, чтиво, поставляемое массовыми тиражами на потребу самой широкой публики. Как причины, так и следствия такого положения весьма многообразны. Превращение литературы в коммерческое предприятие пагубным образом сказывается на общем уровне запросов читательской аудитории. «Настоящий» писатель все более обособляется, замыкается в себе, занимается исследованием очень узкого круга жизненных явлений и делает это ради немногочисленной кучки поклонников, столь же изолированных, обособленных. В результате в умах миллионов читателей «настоящая» литература ассоциируется (в общем-то заслуженно) с отсутствием ясности, аффектацией, интеллектуальным и социальным снобизмом, присущим «высоколобым» интеллигентам, а серьезные писатели в свою очередь перестают искать популярности, относясь к ней с недоверием, а то и с презрением.