Как-нибудь потом, чиновник!
Баму продолжает пялить на Джонсона глаза. Двое мужчин, словно потеряв терпение, с силой отталкиваются шестами, и челнок скользит к середине реки.
Джонсон еще некоторое время что-то кричит вслед отплывшим, но никто не может разобрать, что ему нужно. На нега выходят поглазеть деревенские ребятишки. По общему мнению, это какой-то сумасшедший. Наконец он скрывается в чаще кустарника.»1
Кэри достигает исключительной яркости изображения, благодаря тому, что он твердо знает, о чем пишет. Мы не спрашиваем себя при чтении: так ли будут вести себя в жизни эти действующие лица? Не смотрит ли автор на своих героев немного сверху вниз? В этой сцене нет и тени неясности, если не считать действительной неясности во взаимоотношениях между Джонсоном и местными жителями. Автор стремится к полной определенности и точности, свойственным жанру сказки или изложению научной истины. Этим объясняется отсутствие каких бы то ни было эпитетов, которые могли бы привнести моральную оценку, не обусловленную внутренним содержанием эпизода. Трудно представить себе более объективный подход.
Отсюда вовсе не следует, разумеется, что Кэри чужд интерес к моральной проблематике. На протяжении всего романа автор комментирует раскрываемую трагическую ситуацию,, но это косвенный комментарий. Вот, например, одна из последних сцен. Джонсона, убившего местного лавочника, бросают в тюрьму, где он встречается с Салехом, испорченным, изнеженным боем, который был одно время любимчиком «вазири», а теперь впал в немилость. Салех сразу же начинает выпрашивать у Джонсона лакированные ботинки.
«— Но послушай, Салех, ведь ботинки мне самому нужны.
Нужны! А какой тебе от них прок? Через день-другой тебя все равно повесят. О Джонсон, не будь таким бессердечным! Я всего только бой, я так несчастен, жизнь у меня такая трудная! Я не могу ходить босиком по камням, а когда я оступаюсь, меня бьют. Ну отдай мне твои ботинки, что тебе стоит?!
Джонсон обескуражен. Он начинает оправдываться перед Салехом.