Глупо утверждать, будто в романе Генри Грина речь идет о раздирающих наше общество конфликтах, однако последние, безусловно, находят в романе отражение, пусть мимолетное и косвенное. Группа богатых, укрывшихся в гостинице, и люди, ожидающие на вокзале, относятся друг к другу враждебно, подозрительно и со страхом. Проносится слух, что «они» ворвались в гостиницу, и наступает гротескный момент паники. Генри Грин очень тонко показывает уязвимость богатых, их странную внутреннюю слабость — продукт бессмысленной, пустой, жалкой жизни. Когда мы доходим до самого ясного места книги, итоговая оценка сложившейся ситуации оказывается вложенной в уста одного из молодых «умников», и ей предшествует заявление: «Тут он сформулировал мораль, вытекавшую, по его мнению, из обстановки». В романе Генри Грина много сказочного, «мораль» очищена им от нравоучительности и преподносится как нечто абсурдное, не имеющее как будто бы отношения к делу. Но, конечно же, этот отрывок имеет скрытое целевое назначение, ибо теснее любого другого места в романе сплетает воедино его темы и образы:
«Тут он сформулировал мораль, вытекавшую, по его мнению, из обстановки. Вот что значит быть богатым, подумал он. Если вы застряли, если вам приходится ждать, то вы можете ждать в халате, после ванны. А если вам приходится умирать, то умирать вы будете не как птица, замертво падающая вниз с ветки к охотящимся за ней лисам, невесомая и холодная.
Вы умрете в постели, в комнате, окруженный врачами, которые будут уверять, что все в порядке, и родственниками, спрашивающими, не больно ли вам. Вам не надо стоять, толкаться, беспокоиться, ибо совершенно неважно, уедете вы или нет; тут нет товарищей... И снова до него снаружи донеслись звуки, заставившие его подумать, что там поют. Петь хором тоже не надо,— сказал он себе,— даже если совместное пение выражает чувство товарищества. И в этой комнате, как и всегда, ему показалось, что существует какая-то связь между полами и что, кроме нее, у этих людей ничего другого нет, один лишь тупой антагонизм. Но не в этой комнате, снова сказал он самому себе. Не с этой безобразной лампой в центре потолка, не с этим письменным столом, за которым никто ничего не делает — только заполняет счета или пишет записку зубному врачу, нет, не здесь и не так. Никогда больше, поклялся он, но про себя. Никогда больше на этом свете, потому что все это так скучно и он уже так много раз это делал.