Стремясь избежать иллюзий, Форстер склонен недооценивать некоторые важные жизненные проблемы. Эти проблемы часто порождают иллюзии, но от этих проблем нельзя отмахнуться, как от иллюзий. Знаменитое заявление Китса о том, что уверенным можно быть лишь в чистоте сердечных привязанностей, имеет отношение и к Форстеру. (Может быть, писатель не случайно дал одному из своих главных героев имя Фильдинг. Ведь другой Фильдинг был тонким знатоком богатств, таящихся в человеческом сердце!)
В романе есть важный эпизод, когда Ронни Хезлоп объясняет своей матери, госпоже Мур, цели англичан в Индии:
«...Пойми, я сюда приехал работать, удерживать эту несчастную страну силой. Я не миссионер, и не лейборист, и не сентиментальный слюнтяй-литератор. Я простой слуга государства.
Ты сама хотела, чтобы я выбрал такую профессию. И я ее выбрал. Мы не ведем себя в Индии как добряки. И мы не собираемся быть добряками. У нас есть дела поважнее.
Он говорилискренне. Каждый день ему, окруженному ложью и лестью, приходилось много работать в суде, пытаясь определить, какие из двух неверных показаний менее неверны, стараясь бесстрашно отправлять правосудие, защитить слабого от менее слабого, уберечь того, кто не умеет связать двух слов, от того, кто говорит сладко и убедительно. В то утро он приговорил железнодорожного служащего, взявшего с паломников лишнюю плату за пррезд, и одного патана за попытку изнасилования. За это он rie ждал ни благодарности, ни признания: железнодорожный служащий и патан могли обжаловать его решение, в промежутке до рассмотрения жалобы предложить свидетелям более крупную взятку и добиться пересмотра приговора. Он выполнял свой долг. Но уж от своих собственных соотечественников он ждал сочувствия, и все, кроме недавно прибывших, ему сочувствовали. Он считал, что, когда работа окончена и он хочет играть в теннис с равными себе или отдыхать, вытянув ноги на шезлонге, ему незачем беспокоиться о приглашениях на партию бриджа.
Он говорил искренне, но ей хотелось бы, чтобы он говорил не с такой горячностью. С каким удовольствием смаковал Ронни трудности своего положения! Как старался доказать, что находится в Индии не для того, чтобы «вести себя как добряк», и какое явное удовлетворение это ему доставляло! Он напомнил ей о том времени, когда учился в закр.чтой школе. Следы гуманных увлечений юности исчезли, и сейчас он говорил как благоразумный и обиженный мальчик. Его слова, если бы их произносил не его голос, быть может, произвели бы на нее впечатление, но самодовольный тон, вид его губ, уверенно двигавшихся под маленьким красным носом, вызывали в ней вопреки всякой логике мысль, что об Индии нужно говорить совсем иначе. Малой толики сожаления — искреннего, идущего от сердца, непритворного — было бы достаточно, чтобы сделать из него другого человека, а из Британской империи — институт совсем иного свойства.»