Сцена, где доктор Монигэм, перенесший пытки и тюремное заключение, выходит из застенка на свободу, заслуживает того, чтобы остановиться на ней подробнее.
«Сперва он ставил палку, потом одну изуродованную ногу, затем другую палку, и тогда вторая нога с трудом волочилась позади, словно она была слишком тяжела для того, чтобы двигаться. Искалеченные, волочащиеся ноги были не толще палок, на которые он опирался. Все его согбенное тело не переставало содрогаться, вместе с торсом тряслись изможденные конечности и костлявая голова, дергалась даже коническая верхушка рваного сомбреро, широкие края которого падали ему на плечи.
Вот при каких обстоятельствах и в каком одеянии вышел доктор Монигэм из темницы, чтобы насладиться наконец свободой. И эта жуткая процедура натурализации, по-видимому, с непреодолимой силой привязала его навсегда к земле Костагуаны, вовлекла в самую гущу жизни страны, привязала куда крепче, чем это могли бы сделать успех или почести, пусть даже самые большие, покончила со всем, что еще оставалось в нем от европейца. Доктор Монигэм составил себе идеальное представление о своем позоре. Это представление замечательным образом подходило для офицера и джентльмена...»
В этом отрывке чрезвычайно выпукло показана общественная природа человека. Писатель проводит здесь тонкую грань между своей, авторской личностью и изображаемым героем. Для того чтобы позволить себе иронию, звучащую в последнем предложении, не поставив при этом под угрозу чувство сострадания, проникающее предшествующее описание, Конраду понадобился весь его художественный и нравственный самоконтроль, которого так не хватает большинству из его последователей. Различие между отверженными и изверившимися в «Ностромо» и, с другой стороны, в романах и пьесах наших современников, платящих щедрую дань пессимизму и мрачным неврастеническим настроениям, заключается в том, что Конрад рассматривает проблемы этих людей не как символ самой жизни, а как один из многих аспектов действительности. Правда, Конрад до известной степени разделяет их отчаяние и выражает его с огромной силой. Госпоже Гульд в минуту горького разочарования начинает казаться, что «всякой успешной деятельности присуще нечто такое, что ведет породившую ее идею к моральной деградации». Разрабатывая эту тему, Конрад добивается вершин проницательности. Пессимистическая тема отчаяния, тщетности человеческих усилий перекрывается общим жизнеутверждающим звучанием романа, передающего ощутимое впечатление жизни в развитии, полноты жизненной диалектики.