«Деятельность мужчин во внешнем мире.» Она выступает тут оборотной стороной медали, она представляет ту сторону жизни людей, без которой удовлетворение личных физических потребностей бессмысленно и невозможно. «Радугу» пронизывает обоюдоострая мысль: человек — это неповторимая личность, которой надлежит делать выбор и тем определять развитие заложенных в нем возможностей; но человек — это и социальное существо, часть более крупного целого, повернутого лицом ко вселенной и стремящегося покорить ее. Персонажами «Радуги» владеет стремление, страстная и отчаянная потребность устроить для себя такие взаимоотношения, которые позволили бы им слиться со вселенной, свести на нет противоречие между «отдельной» личностью и социальным существом.
По ходу романа Лоуренс делает несколько бесплодных попыток решить эту проблему, возвести фальшивые арки, которым так и не удается зацепить внутренний мир человека и породнить его с космосом. Одна из таких попыток — надежда на помощь природы; вспомните родство с почвенными процессами, которое ощущают первые Бренгуины-фермеры, или нависший свод деревьев, под которыми Урсула хочет на время укрыться от бури в последней главе. Другая «арка» — это мир науки, «пространство под дуговой лампой... зажженной достигшим высочайшего .уровня сознания человеком» х, мир, который Урсула, в бытность свою студенткой в Ноттингеме, на какое-то мгновение признает, но потом отвергает.
Наиболее полно изученная фальшивая арка «Радуги»— церковь. Она предстает в полусимволическом ореоле уже в самом первом абзаце романа: «Когда бы любой из Бренгуинов, работая в поле, ни поднимал голову, он всегда видел колокольню Илкестонской церкви, одиноко выступавшую на фоне неба. И когда он вновь обращался к земному горизонту, он уже не мог не ощущать чье-то далекое и могучее присутствие.»
Здесь церковь недвусмысленно выдвигается как предполагаемая «радуга», и Лоуренс неоднократно возвращается к этой теме на последующих страницах романа, особенно в главе «Собор», где раскрывается значение Линкольнского собора для Уилла Бренгуина. «Далеко от времени, всегда за пределами времени! Между востоком и западом, между восходом и заходом, церковь лежала подобно семени, готовому прорасти в тишине и мраке, затихшему после смерти. Замкнув в себе рождение и смерть, весь шум и быстротечность жизни, собор был затихшим, огромным, спрятанным в оболочку семенем, из которого уже не мог произрасти будущий цветок лучезарной жизни, чье начало и конец образуют замкнутый круг тишины. Охваченная поясом радуги, алмазная мгла перекладывала тишину на музыку, свет — на тьму, плодородие — на смерть. Так семя накладывает листок на листок и тишину на корни и цветы, скрывая тайну всего, что находится между его частями, смерть, из которой оно выпало, жизнь, в которую упало, бессмертие, связанное с ним, и смерть, к которой оно вновь приобщится.»