Наступил девятый час вечера, когда, наконец, дверь в его комнату отворилась и вошла его жена. Он не осмелился взглянуть на нее. Он сидел, опустив глаза вниз, и когда она наклонилась к нему, то нашла, что он как будто стал меньше ростом... таким измученным и жалким показался он ей. Новое чувство жалости и старая нежность нахлынули на нее, как волна, и положа одну руку на его руку, опиравшуюся на кресло, а Другую на его плечо, она произнесла торжественно, но ласково:
Взгляни на меня, Николас.
Он поднял глаза, слегка вздрогнув, и почти с изумлением глядел на нее с минуту: ее бледное лицо, ее траурный наряд, дрожащие губы, все говорило: — я все знаю! А руки и глаза кротко покоились на нем. Он зарыдал, и они долго плакали вместе; она сидела рядом с ним. Они не могли говорить друг с другом о позоре, разразившемся над его головой. Его исповедь была молчаливая, и ее обет в преданности был тоже молчаливый. При всей своей откровенности, она, тем не менее, пугалась, как огня, тех слов, в которых выразилось бы обоюдное признание. Она не могла спросить: — сколько клеветы и несправедливых подозрений во всем, что говорят? А он не мог ответить: я невинен!»
В отрывке, подобном этому, нравственная и эмоциональная основа личных взаимоотношений изображается с проницательностью и душевной теплотой, вызывающими наше искреннее восхищение. Эта сцена трогает нас не просто потому, что мы оказываемся в плену глубокой и твердой моральной убежденности Джордж Элиот, но и потому также, что изображаемая ситуация со всеми ее многочисленными разветвлениями и параллелями (здесь подразумевается сравнение и со взглядами Розамонд) преподносится с такой остротой социального анализа, которая воспроизводит жизнь во всей ее полноте. И все же — здесь и кроется парадокс «Миддлмарча»— эта острота социального анализа, которая с такой силой проявляется при рассмотрении индивидуальных дилемм и к которой так настойчиво стремится Джордж Элиот на протяжении всей книги, так, и не проникает собою роман до конца.
«Миддлмарч» как законченное художественное произведение обладает почти всеми достоинствами, за исключением одного, которое в конечном счете является важнейшим: в романе не чувствуется трепета живой жизни. При всех великолепных качествах этой книги, при всей ее интеллектуальной глубине, благодаря которой мы, перечитывая роман, каждый раз открываем в нем все новые проницательные мысли и наблюдения, все новые россыпи анализа, в нем все-таки чего-то недостает. Мы не сопереживаем с героями так, как, казалось бы, мы должны были бы сопереживать: ведь в создание этого романа вложена такая бездна жизненного материала и ума! Есть в «Миддлмарче» и сочувственное отношение автора к своим персонажам, и душевная теплота, и, разумеется, абсолютная серьезность, но нет чего-то еще.