Писатели поздневикторианского периода не были революционерами ни с художественной, ни с социальной точки зрения, но каждый из них имел сказать нечто новое и, следовательно, должен был открыть новые изобразительные средства, выработать новые приемы письма, которые, видоизменяя или преобразуя существовавшую писательскую технику, отвечали новым потребностям литературы.
Батлер и Харди уделяют в своем творчестве несравненно меньше внимания, чем Джеймс, вопросам художественной формы. В основном они довольствуются тем, что немного расширяют старые формы, дабы они могли вместить в себя новое содержание. Характерно, что Батлер обращается к опыту литературы XVIII века; он выбрасывает за борт диккенсовский сюжет вместе с диккенсовской поэтичностью и прочей «литературщиной». Его аналитический метод, его неизменная творческая задача: разоблачать повсюду фальшь и притворство, а также его довольно ограниченное позитивное ощущение развития человеческих возможностей — все это побуждало Батлера использовать в своем творчестве тот же в основе своей художественный метод, с помощью которого были написаны «Джозеф Эндрус» и «Ярмарка тщеславия». Правда, от Фильдинга и Теккерея его отличают меньшая широта охвата действительности, значительно более жесткий контроль над материалом и большая острота восприятия жизненных явлений.
Что касается Харди, то он использует обычную для XIX века структуру романа, внося в нее лишь незначительные изменения. В своем творчестве . он продолжает традиции викторианского романа-притчи, то есть таких произведений, как «Тяжелые времена», «Север и Юг», «Сайлес Марнер».
Генри Джеймс, напротив, поражает своим новаторством. Он ставит своей задачей изучение самыми тонкими методами самых сокровенных глубин изощренного сознания. Этим объясняются его огромный интерес к способам художественного изображения, неповторимый, дошедший до предела утонченности (если не перешедший этот предел) стиль его прозы, а также его влияние на дальнейшее развитие романа. Именно Джеймс, а не Батлер и Харди — при всей современности их тематики и мировоззрения — является родоначальником типично «модернистских», как мы теперь говорим, экспериментов в романе начала века, предтечей таких различных, непохожих друг на друга писателей, как Пруст, Джойс и Вирджиния Вульф. Следует ли поставить его роль в истории литературы в заслугу Генри Джеймсу и признать его великим писателем,—это будет, разумеется, зависеть от того, сочтем ли мы в конечном итоге литературное направление, у истоков которого стоит его творчество, здоровым и многообещающим или, наоборот, расценим его как безвыходный тупик, находящийся на отшибе от магистральной традиции развития английского романа, как засохшую ветвь великого литературного древа . Обсуждение этого вопроса является одной из задач, которые мы с вами перед собой поставим.