Когда Генри Джеймс описывает действующее лицо (в отличие от тех случаев, когда персонаж как бы сам раскрывает свой характер в поступках), его описание, как правило, однотипно с описаниями в «Эмме» или «Миддлмарче»:
«Госпожа Тачет безусловно была особой с большими странностями, и ее поведение по возвращении под супружеский кров после многомесячного отсутствия явственно свидетельствовало об этом. Все, что бы она ни делала, она делала по-своему, не как другие — в этом выражался весь ее характер, который, хотя и не был чужд великодушным порывам, все же редко оставлял впечатление обходительности. Госпожа Тачет могла делать много добра, но она пальцем не шевельнула бы, чтобы сделать кому-нибудь приятное. В этой манере делать все на свой лад, столь милой ее сердцу, не было ничего нарочито оскорбительного — манера эта просто-напросто в корне отличалась От общепринятого образа действий. В ее поступках было столько бескомпромиссности, столько нежелания считаться с чувствами других, что это подчас больно ранило людей обидчивых. Такой резкой бескомпромиссностью было отмечено и ее поведение в первые часы по возвращении из Америки, в обстоятельствах, при которых, казалось бы, она должна была первым делом заключить в объятия мужа и сына. Однако всякий раз в аналогичных случаях госпожа Тачет, руководствуясь наилучшими, на ее взгляд, побуждениями, удалялась в свои покои и проводила некоторое время в полнейшем уединении, откладывая всяческие излияния родственных чувств до того момента, пока она полностью не приведет в порядок свой туалет,— не понятно, почему госпожа Тачет придавала этой процедуре такое большое значение, ибо выглядеть привлекательной она не рассчитывала и к нарядам слабости не питала. Это была пожилая, некрасивая женщина, не блиставшая ни обаянием, ни элегантностью, которая выше всего на свете ставила свои принципы. Обычно она снисходила до того, чтобы объяснить их, если об этом просили как об одолжении; в таком случае оказывалось, что мотивы ее поступков совершенно отличны от тех, которые ей приписывались. Фактически она жила отдельно от супруга, причем считала это раздельное жительство вполне естественным явлением. Уже на начальном этапе их совместной жизни выяснилось, что желания обоих супругов никогда не совпадают, и это открытие навело ее на мысль о необходимости вырвать расхождения между нею и мужем из пошлой сферы случайного. Она сделала все от нее зависящее, чтобы возвести факт супружеских разногласий в закон, уехав во Флоренцию, где приобрела дом и поселилась на постоянное жительство, предоставив мужу печься о процветании английского отделения его банка. Такое устройство семейных дел пришлось ей очень по душе удобной своей определенностью. И ее мужу в далеком туманном Лондоне эта ситуация представлялась чем-то единственно определенным, но он предпочел бы, чтобы в подобных неестественных отношениях было поменьше ясности. Ему нужно было сделать усилие над собой, чтобы заставить себя согласиться с фактом отсутствия согласия между ним и женой; он готов был бы согласиться на что угодно — только бы не на это; ему было не понятно, почему согласие или несогласие должны проявляться с такой ужасающей последовательностью.