«...Пока я нахожусь в присутствии сестер Молино, они кажутся мне своего рода идеалом. Затем появляется Генриетта, и вот я уже убеждена в превосходстве не столько ее личности, сколько того, что за нею стоит.»
Ральф тоже отнюдь не идеализирует Генриетту, хотя он далек от того, чтобы недооценивать ее:
«От Генриетты... так бьет в нос духом будущего, что это почти валит человека с ног!»
Отказав и Гудвуду, и Уорбертону (так и напрашивается мысль о том, что они символизируют два соблазна на ее жизненном пути), Изабелла теперь «свободна» сама устроить свою судьбу. Но она не свободна, потому что бедна. Уже в самом начале книги нам дается понять, что Изабелла совершенно не разбирается в денежных вопросах. Это прекраснодушное романтическое пренебрежение к богатству становится одной из главных причин ее трагедии.
Персонажи Генри Джеймса обязательно должны быть людьми со средствами, причем объяснение этому не лежит на поверхности. «По-моему, богатыми можно назвать людей в том случае, если они в состоянии удовлетворять потребности своего воображения.» Именно поэтому Ральф убеждает отца сделать Изабеллу своей наследницей. Она должна быть богатой, чтобы освободиться от забот о материальной стороне жизни. Она должна быть свободной, чтобы «жить».
Здесь кроется главная ошибка умозаключений Ральфа, ошибка, сыгравшая роковую роль в жизни Изабеллы. Ведь именно богатство Изабеллы наводит мадам Мерль на мысль использовать ее в своих корыстных целях. В результате Изабелла совершает гибельный для себя шаг — выходит замуж за Осмонда. Этот брак оборачивается для нее трагедией. В превосходно сделанной сцене, в которой Изабелла, размышляя над своей судьбой в элегантном римском особняке, где нет ни одной близкой ей души, осознает весь драматизм своего положения, героиня приходит к мучительному выводу:
«Теперь она ясно понимала, что, если бы не ее деньги, она никогда бы так не поступила... И ей вспомнился бедный господин Тачет, спящий вечным сном под английским дерном, ее благодетель, чья доброта причинила ей безмерное горе. Ведь факт оставался фактом, каким бы фантастичным он ни казался. Где-то в глубине души Изабелла считала эти деньги обузой, бременем. Это бремя довлело над сознанием, которое жаждало сбросить его, отяготить им совесть другого человека, более подготовленного для такой ноши. А разве могла бы она найти лучший способ облегчить свою собственную совесть, чем передать эти деньги мужчине, обладающему самым утонченным вкусом на свете? Лучшего применения своим деньгам она все равно не могла бы придумать — разве что передать их в дар какойнибудь больнице, но никакое благотворительное заведение не интересовало ее в такой степени, как Гилберт Осмонд. Он распорядится ее состоянием таким образом, что она сама станет об этих деньгах лучшего мнения; он сотрет налет вульгарности, сопутствующей такой удаче, как нежданно-негаданно свалившееся на голову наследство. Унаследовать 70 тысяч фунтов стерлингов — это как-то не совсем вяжется с утонченностью; другое дело господин Тачет — завещав деньги, он поступил тонко и деликатно. Выйти замуж за Гилберта Осмонда и вручить ему такое приданое — значит и самой проявить тонкость и деликатность. Правда, в том, чтобы принять такое приданое, тоже нет утонченности, но это уже его дело, и если он любит ее, он не будет иметь ничего против ее богатства. Ведь набрался же он мужества сказать, что он рад тому, что она богата!»