Мне кажется, что это псевдоисторическая оценка «Эммы». Если бы Джейн Остин, в какую бы эпоху она ни жила, представляла собой не более чем благородную буржуазную даму, «отражавшую» взгляды своего времени, она не была бы великим художником и не смогла бы написать «Эмму». Поскольку в «Эмме» она выступает как верная дочь своего класса, слепо принимающая за истину его положение и его идеологию, значение «Эммы», несомненно, ограничено, и не только относительно, но и абсолютно и навсегда. Однако дело в том, что это не главное и не самое важное качество романа Остин.
Его ограниченность не следует игнорировать или замазывать. Нет никаких сомнений в том, что в романе есть-таки налет самодовольства, который в какой-то степени сужает значение «Эммы». Этот недостаток ярко иллюстрируется эпизодом посещения Эммой и Хэрриет больной деревенской женщины.
«Они подошли к коттеджу, и все незначащие темы, о которых они беседовали, были позабыты. Эмма относилась к страданию с горячим сочувствием, и бедняки всегда могли рассчитывать и на ее внимание и доброту, совет и терпение, и на ее кошелек. Она понимала их привычки, прощала их невежество и искушения, которые их подстерегали, не питала никаких романтических иллюзий относительно чрезмерной добродетели тех, кто не вкусил плодов образования, с готовностью и сочувствием выслушивала их жалобы и всегда оказывала помощь, проявляя большое благоразумие и доброту. Сейчас она пришла не только к бедной, но и больной женщине, и, пробыв в домике столько времени, сколько нужно было, чтобы успокоить и утешить больную, она удалилась под глубоким впечатлением от увиденного, что побудило ее по пути домой сказать Хэрриет:
Зрелище подобного рода, Хэрриет, приносит большую пользу. Каким незначительным кажется все другое! Я чувствую, что ни о чем больше, кроме этих бедных созданий, не смогу думать весь остаток дня, и кто же в состоянии сказать, как скоро забуду я о том, что видела!
Как верно! — откликнулась Хэрриет.— Бедные создания! Ни о чем, кроме них, думать невозможно.