Этот интерес приобщает нас к тому, о чем Вудхаус и не помышляет,— к миру, лежащему за пределами Хартфильда и тем не менее связанному с последним неразрывными узами, к миру, который мы увидели глазами Джейн Фэрфакс, рассказывающей о конторах, к миру, в котором чуть не оказалась Хэрриет, несмотря на покровительство Эммы (нет, благодаря ему), к миру, которому Джейн Остин не могла ничего противопоставить.
Этот живой и несентиментальный интерес к жизни компенсирует все недостатки романа. Поэтому, когда мы вспоминаем «Эмму», мы думаем главным образом не об узости и ограниченности хартфильдского мирка, а о наслаждении, которое доставило нам близкое знакомство с тем, как решают в конкретной обстановке проблемы своего бытия живые мужчины и женщины.
ВАЛЬТЕР СКОТТ, «ЭДИНБУРГСКАЯ ТЕМНИЦА» (1818)
Джейн Остин, как сообщит нам любая история литературы, принадлежит к писателям «классической» школы, Скотт— к «романтикам». И, разумеется, романы «Эмма» и «Эдинбургская темница» во многом весьма отличны друг от друга, хотя в нашем случае польза от традиционного противопоставления «классиков» и «романтиков» представляется сомнительной.
Вот отрывок из заключительной части романа Скотта. Хотя сам по себе этот отрывок и не играет большой роли в романе, все же он заслуживает того, чтобы мы остановили на нем свое внимание:
«...она спокойно и молча слушала; но если дело касалось практических вопросов и требовало простого житейского понимания, взгляды и суждения Джини оказывались всегда полезней и правильней соображений ее мужа. В тех редких случаях, когда миссис Батлер бывала в обществе, считалось, что ее манерам не хватает светскости. Но благодаря ее приветливости, сердечности, ее безыскусственной простоте и добродушию, сочетавшимся с живостью и даже некоторым лукавством, миссис Батлер была всегда желанной гостьей для всех, с кем ей приходилось общаться. Несмотря на ее неустанные заботы о своем хозяйстве, она всегда имела вид хорошо одетой хозяйки дома, а не растрепанной, неряшливой работницы.»