Аналогичным образом Леопольд Блум предстает как символ Отца в поисках Сына,— единственный настоящий сын Блума умер, когда ему было одиннадцать дней. На протяжении всей книги между Блумом и Стивеном существует какая-то таинственная связь, хотя они встречаются и беседуют порядком за середину романа. Встреча Блума и Стивена в публичном доме, завершающаяся сценой, когда Блуму, стоящему над распростертым Стивеном, является видение его покойного сына,— кульминационный момент книги.
Позднее нам придется вернуться к этой аллегорической схеме «Улисса». А пока что необходимо сказать несколько слов о художественном методе Джойса.
Значительная часть «Улисса» написана в манере импрессионистской стенограммы, цель которой— воспроизвести «поток сознания».
«На пороге он ощупал задний карман брюк, тут ли ключ от входной двери. Его нет. В брюках, которые я снял. Надо его взять. Картофелина здесь. Гардероб скрипит. Не стоит ее будить. Только что она ворочалась, сонная. Он очень осторожно потянул за собой входную дверь. Еще, пока нижняя планка не дошла до порога, прикрыта. Кажется запертой. Сойдет до моего прихода.»
Для комментаторов Джойса чем-то вроде постоянной забавы стали поиски примеров применения этого метода в прошлом. По собственному признанию Джойса, он обязан техникой своего метода роману Эдуарда Дюжардена «Лавры сорваны». Среди предшественников Дюжардена уже называли Шекспира, Ричардсона, Фанни Берни, Диккенса, Фенимора Купера, Сэмюэла Батлера. В действительности же всякому писателю, пытающемуся передать жизнь через прямую речь, через рассказ от первого лица, приходится прибегать к той или иной форме внутреннего монолога, и Джойс, за исключением последней главы «Улисса», оригинален лишь тем, насколько широко он применяет этот метод.
Тут, пожалуй, следует остановиться на двух моментах. Во-первых, отметим, что этот прием, в отрывках, аналогичных приведенному, не ограничивает горизонт Джойса тем конкретным персонажем, о котором он говорит. Он вовсе не стремится показать жизнь только глазами Блума. Скорее, он использует впечатления Блума для того, чтобы придать объемность объективному описанию действительности и обогатить это описание. Поэтому объективные высказывания в третьем лице («он ощупал задний карман брюк, тут ли ключ от входной двери») идут вперемежку с непроизнесенным монологом («В брюках, которые я снял»). Во-вторых, мы должны повторить, что попытка создать впечатление регистрации психического процесса носит у Джойса импрессионистский, а не «научный» характер. Джойсу не больше, чем любому другому писателю, удается найти точный словесный эквивалент для невысказанных мыслей.